Не было гроша продолжить. Что означает пословица «не было ни гроша, да вдруг алтын»

Влас Михайлович Дорошевич

«Не было ни гроша, да вдруг алтын»

На самом краю Москвы, в лачуге, живет старик, отставной чиновник Крутицкий.

Он ходит по папертям просить милостыню и посылает нищенствовать жену и племянницу.

В доме у Крутицкого пьют, вместо чаю, липовый цвет. А вместо сахару служит изюм, который старик подобрал около лавочки.

И когда Крутицкий умирает, – в его шинели находят зашитыми в поле сто тысяч. Да под полом на сто тысяч драгоценностей.

Старый скряга занимался ростовщичеством. Давал сто рублей взаймы, а через три года эти сто рублей вырастали в семь тысяч.

Г-н Правдин полагает, что все это слабоумие.

Блуждающая, жалкая, бессмысленная улыбка. То, что психиатры называют – «спотыкающаяся» речь. Впечатление «блаженненького».

Знаменитый психиатр, сидевший на спектакле в первом ряду, быть может, и нашел, что внешние признаки слабоумия переданы верно и хорошо. Но Островский вряд ли нашел бы, что г. Правдин изображал то лицо, которое он, Островский, написал.

Пьеса написана в те старые времена, когда сцена не превращалась в клиники. Как ни уродливы, как ни ужасны типы, выведенные Островским на подмостки, но во всех этих алкоголиках, нравственно тупых, жестоких людях, скрягах, – Островский искал и выводил «живую душу». А душа психически больного – душа мертвая. С ней литературе, – литературе общей, а не медицинской – делать нечего.

Если скряжничество есть только вид слабоумия, – тогда и мольеровскому Гарпагону, и пушкинскому Скупому рыцарю – место в психиатрических клиниках, а не на сцене. Тогда и страницы «Мертвых душ» о Плюшкине – только психиатрический этюд.

Слабоумный Крутицкий, у г. Правдина, только жалок.

А между тем, посмотрите, каким ужасом веет от старого ростовщика у Островского.

Он задавил в своей жене все человеческое. Даже самое острое из человеческих чувств – стыд. Ей больше не стыдно никаких унижений. Не стыдно ходить в солдатской шинели. Она любит даже эту шинель за то, что та ее греет.

– Человеку надо только, чтобы ему было тепло и было, что кушать.

Это «кушать»… «кушать»… «кушать» без конца проходит в роли Анны Тихоновны.

Крутицкий пыткам подвергает жену и племянницу, посылая их побираться у купцов.

Крутицкий доводит племянницу до того, что та продается.

Молодого человека, который попал ему в лапы, доводит до того, что тот, любя другую, готов продать себя богатой невесте.

Петровича, им обобранного, он чуть не доводит до убийства.

Этот старик вынимает из людей душу, доводит их до гибели, до падения, до преступления. Это – страшный человек.

Крутицкий зол. С какой радостью он подготовляет ворам ловушку.

– Мне один сыщик говорил, что никогда не надо торопиться. А то вор на суде отвертится. Надо дать вору время, и схватить его с поличным…

Он жесток и холоден, как убийца, как палач:

– Дать им время, чтобы с поличным, – Анну убьют. Ну, что ж! Это смерть все равно, что мученическая…

Он до кровожадности жесток. До «фунта человеческого мяса».

Дело происходит в то время, когда «татей» наказывали «торговой казнью».

Тем страшным кнутом, который вырезал «ремни» из спины. Тем кнутом, которые, когда их отменили, приказано было зарыть в землю, чтоб «и самой страшной памяти об оных не осталось».

Послушайте, с какой нежностью говорит Крутицкий о «торговой казни».

– Кнутиком их! Кнутиком!..

Он ни разу не называет грубо: кнут. Всегда нежно: кнутик. Какое-то сладострастие мучительства.

Такой человек только жалок?

В литературе мы имеем два классических типа скряг. Плюшкин и Скупой рыцарь. Первый жалок и смешон, от второго веет ужасом. Это два полюса. Крутицкий, как и Гарпагон, занимает место между тем и другим. Островский хотел написать русского Гарпагона. У Крутицкого есть чисто гарпагоновская сцена. Крутицкий и Гарпагон и жалки, и страшны в одно и то же время. Только что в ваше сердце закралась жалость, – как от типа повеяло ужасом.

Изобразив Крутицкого только жалким, несчастным, «блаженненьким», г. Правдин не выполнил намерений автора. И вся трагедия пропала.

Потому что это трагедия, как трагедия «Шейлок», хотя и пьеса о Крутицком у Островского, как и «Шейлок» у Шекспира, названа «комедией».

Трагедия пропала.

В первых актах это был больной, – жалкий, как всякий больной. Сцены, когда у Крутицкого пропали деньги, – потеряли свое сценическое значение. Не душу у человека украли, а просто обидели больного.

И когда Крутицкий, у г. Правдина, «вырос», выпрямился, весь словно закостенел и со страшным лицом, твердой, резкой, решительной походкой пошел в сад, чтоб покончить с собой, – это был только новый безумный поступок слабоумного. От этого не веяло тем ужасом, каким веет от полного отчаяния и самоубийства.

Пьеса потеряла свой истинный характер. Странно было смотреть на сцену. Что такое происходит? Как же так? Что-то вроде виленского убийства!

Человек удавился. В двух шагах труп висит на дереве. А жена говорит, как надо поступить с оставшимися деньгами:

– Лучше их растранжирить, чем так накапливать, как мы копили.

Племянница шутит:

– Теперь, Модест Григорьевич, вы уж наш должник! Мы вот возьмем, да и посадим вас в яму!

Происходит сговор.

Что же это за чудовищная бесчувственность? Нравственный идиотизм какой-то!

Мы поняли бы все это, как вздох облегчения, если б нам показали, из-под какого страшного гнета люди освободились, от какого ужаса избавились.

Мы сказали бы:

– Да. Это понятно. Избавившись от человека, бывшего таким гнетом и таким ужасом, совершенно естественно, что люди подумали прежде всего о себе, порадовались за себя, и у них невольно вырвался вздох облегчения. С точки зрения приличий следовало бы, быть может, погодить. Но по-человечеству понятно.

А нам дали жалкого, больного, несчастного. Он так ужасно погиб. А родные ликуют по поводу того, что больного затравили вконец. Поистине, какой-то каннибальский признак.

Там, где один артист своим исполнением лишает пьесу ее истинного смысла и совершенно искажает характер других действующих лиц – там нельзя говорить об «ансамбле», которым всегда гордился Малый театр.

За неимением настоящего Крутицкого, пьесы Островского не было.

А афиша была составлена так заманчиво. В Островском Федотова, Садовская, Садовский.

Особенно Садовский. Видеть Садовского в пьесе Островского. Это все равно, что слышать Магомета, проповедующего об Аллахе.

Мы наслаждались заранее:

– Что сделает Садовский из Петровича? Какое живое лицо создаст!

И это был один из тех редких случаев, когда мы ушли из театра, неудовлетворенные игрой г. Садовского.

У Петровича ум не только иронический, но и озлобленный.

– А ты где с купеческой-то дочерью целовался?

– То-то и дело, что через забор перелез, в их сад.

– Ну, тогда тебе одно спасенье. Говори, что ногами стоял на общественной земле, и через забор, в чужой сад, только губы протянул.

Его спрашивают:

– А что будет человеку за то, что он находку нашел?

– Закуют в кандалы. Года два в остроге подержат, а потом по Владимирке!

В этих издевательствах над законом, – вернее, над беззаконием, – над судом, – вернее, над бессудием, – желчь, накипевшая злоба человека, которого морили в тюрьме, лишили в суде всего достояния.

В тоне г. Садовского была ирония, но не было сарказма много страдавшего человека. Выходило, что Петрович иронизирует над незнанием законов окружающими. Но не над ними, думается, а над самими законами и их исполнителями злобно и страдальчески издевается Петрович.

Его довели до последней степени явного негодяйства. Он промышляет тем, что делает ворам подложные документы. И Петрович за это полон непримиримой злобой к тем, кто довел его до такого положения.

И злоба Петровича так велика, что он на преступление готов. Убийц подвести, самому убить.

Это желчный человек, замученный, издерганный злобой.

О чем бы с ним ни заговорили, – на все только злобно-саркастический ответ:

– Жаловаться нельзя: и ростовщиков убийцы не забывают.

– В каком настроении судья. В хорошем, – отпустит. В дурном, – сошлет.

В исполнении г. Садовского это спокойный, уравновешенный, над всем посмеивающийся циник.

Странным становится: с чего это он вдруг на преступление, с дубиной на человека, бросился? Если бы был задерганный злобой, замученный, задыхающийся от злобы человек, – никаких бы «вдруг» в пьесе ясной, простой и жизненной не было.

Нам кажется, что таким исполнением Петровича г. Садовский погрешил против автора, и против истории. Не таких, как его иронический философ, людей делали на Руси дореформенной суд и всяческая дореформенная неправда.

Г-жа Федотова играет забитую жену Крутицкого. Вот это действующее лицо возбуждает к себе только жалость. Бесконечную жалость. Плачущие речи, плачущие звуки. И г-же Федотовой не надо было много искать, чтоб найти у себя все, что надо для этой роли. Созданный ею «из слез» образ был глубоко трогателен. А рассказ о том, как Анна Тихоновна перестала стыдиться солдатской шинели, положительно переворачивал сердце.

М и х е й М и х е и ч К р у т и ц к и й, отставной чиновник.
А н н а Т и х о н о в н а, его жена.
Н а с т я, племянница Крутицкого.
Д о м н а Е в с и г н е в н а М и г а ч е в а, мещанка.
Е л е с я, ее сын.
И с т у к а р и й Л у п ы ч Е п и ш к и н, купец-лавочник.
Ф е т и н ь я М и р о н о в н а, его жена.
Л а р и с а, дочь их.
М о д е с т Г р и г о р ь и ч Б а к л у ш и н, молодой человек.
П е т р о в и ч, мелкий стряпчий из мещан.
Т и г р и й Л ь в о в и ч Л ю т о в,
квартальный.

Действие происходит лет 30 назад, на самом краю Москвы.
Слева
от зрителей угол полуразвалившегося одноэтажного каменного дома. На сцену
выходят дверь и каменное крыльцо
в три ступени и окно с железной решеткой. От
угла дома идет поперек сцены забор, близ дома у забора рябина и куст
тощей
акации. Часть забора развалилась и открывает свободный вход в густой сад, за
деревьями которого видна крыша
дома купца Епишкина. На продолжении забора,
посереди сцены, небольшая деревянная овощная лавка, за лавкой
начинается
переулок. У лавки два входа: один с лица с стеклянной дверью,
другой с переулка открытый. С правой стороны, на первом плане,
калитка, потом
одноэтажный деревянный дом мещанки Мигачевой; перед домом, в расстоянии не более
аршина, загородка, за ней подстриженная акация. В переулок видны заборы и за
ними сады. Вдали панорама Москвы.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Епишкин и
Петрович сидят у лавки и играют в шашки. Мигачева стоит у калитки своего
дома.
Е п и ш к и н. Фук да в дамки. Ходи!
П е т р о в и ч. Эх-ма!
Прозевал.
Е п и ш к и н. Ходи!
П е т р о в и ч. Ходи да ходи! Куда тут
ходить? (Раздумывая.) Куда ходить?
Е п и ш к и н. Ходи!
П е т р о в и ч.
Пошел.
Е п и ш к и н. Вот тебе карантин, чтобы ты не тарантил.

Входит Лютов.
Убери доску!

Петрович с доской уходит в лавку.

ЯВЛЕНИЕ
ВТОРОЕ

Епишкин, Мигачева, Лютов.
Л ю т о в (Мигачевой). Там забор у
тебя, а вот загородка! (Грозит пальцем.)
М и г а ч е в а. Из каких доходов,
помилуйте! Кабы у меня торговля или что нечто б я... Ах, боже мой! Я бы только,
Тигрий Львович, для одного вашего удовольствия...
Л ю т о в. А? Что ты
говоришь?
М и г а ч е в а. Да разве б я не окрасила? Окрасила бы, очень бы
окрасила. А коли тут худо, в другом месте валится... а какая моя возможность?
Чем я дышу на свете?
Л ю т о в. Мне что за дело! Чтоб было окрашено!
М и г
а ч е в а. Будет, будет, только б малость управиться. Хорошо тому, у кого
довольно награблено, оченно ему можно быть исправным обывателем. Вот с кого
спрашивать-то надо. Крась да мажь! У нас кому любоваться-то? И народ-то не
ходит.
Л ю т о в. Без рассуждений! Вот если завтра не будет выкрашено, я
тогда посмотрю.
М и г а ч е в а. Вот и живи.
Л ю т о в (оборачивается к
каменному дому). Уж хоть бы развалился совсем поскорее. (Пожимает плечами и,
махнув рукой, отворачивается.) Эх, обыватели!
Е п и ш к и н. Тигрию Львовичу
наше почтение.
Л ю т о в. Здравствуй, Истукарий Лупыч! (Подает руку.)
Тебе-то, братец, уж стыдно! Забор-то не загородишь: ведь точно ворота
проезжие.
Е п и ш к и н. Оно точно, что я оплошал: он маленько развалился, а
мне невдомек было; так ваша ж команда на дрова себе растаскала.
Л ю т о в.
Загороди, братец.
Е п и ш к и н. Вы себя беспокоить не извольте, будет в
порядке. Признаться, теперь в голове-то не то, об этих глупостях и думать-то не
хочется.
Л ю т о в. Не глупости, братец, коли начальство тебе
приказывает.
Е п и ш к и н. Понимаем, Тигрий Львович, да ведь уж и
обязанностей-то наших больно много. Ежели счесть теперь все повинности да
провинности, оклады да наклады, поборы да недоборы, торжества да празднества, -
так ведь можно и пожалеть по человечеству. С одного-то вола семи шкур не
дерут.
Л ю т о в. Разве я тебя не жалею? Я тебя ж берегу; деревья у тебя в
саду большие, вдруг кому-нибудь место понравится: дай, скажет, удавиться
попробую.
Е п и ш к и н. Верно изволите говорить; местоположение заманчивое
для этого занятия. Такой сад, что ни на что окромя и не годен. Я уж и то каждое
утро этих самых фруктов поглядываю.
Л ю т о в. Ну, так ты народ-то не
искушай! Следствие, братец; понял? А я тебе этой беды не желаю.
Е п и ш к и
н. Уж что говорить! Ну, да, думаю, бог милостив.
Л ю т о в. Кабы ты чистый
человек, а то... Я, братец, ничего не знаю, я ничего не знаю, а, чай, слышал,
какой разговор-то про тебя насчет притону-то?
Е п и ш к и н. Мало ли всяких
разговоров-то! И про ваше благородие тоже кой-что поговаривают; да мы,
признаться, внимания не берем и слушать-то.
Л ю т о в. Так уж ты загороди;
побереги хоть меня-то, коль себя не бережешь; с нас тоже ведь спрашивают.
Е п
и ш к и н. Не извольте беспокоиться! Стоит ли об таких пустяках разговаривать!
Милости просим на полчасика! Особенной попотчевать могу.
Л ю т о в. Попозже
зайду, теперь некогда. (Подает руку.)
Е п и ш к и н. Как угодно-с. Завсегда
рады, завсегда вы у нас первый гость. Поискать еще таких-то
благодетелев.

Лютов уходит.
Терпит же ведь земля, господи! (Уходит в
лавку.)

Из лавки выходит Фетинья.

ЯВЛЕНИЕ
ТРЕТЬЕ

Мигачева и Фетинья.
М и г а ч е в а. Здравствуйте, матушка
Фетинья Мироновна!
Ф е т и н ь я (гордо). Здравствуй!
М и г а ч е в а.
Куда бог несет?
Ф е т и н ь я. Так, для воздуху, у лавочки посидеть. А ты
куда?
М и г а ч е в а. Куда мне! Сына поглядываю.
Ф е т и н ь я. На что он
тебе?
М и г а ч е в а. Поругать хочется, Фетинья Мироновна.
Ф е т и н ь я.
После поругаешь, не к спеху дело.
М и г а ч е в а. Боюсь, сердце-то пройдет;
сердце-то у меня круто, да отходчиво. А теперь бы он мне в самый раз попался: в
расстройстве я.
Ф е т и н ь я (подходя). Что так?
М и г а ч е в а.
Квартальный, матушка, разобидел; пристает, забор красить, отдыху не дает. Какие
мои доходы, сами знаете: один дом, да и тот валится. Четверо жильцов, а что в
них проку-то! Вот, Петрович - самый первый жилец, а и тот только за два с
четвертаком живет. Ну, опять возьмите вы поземельные. Все б еще ничего, да ведь
дом-то заложен, процент одолел.
Ф е т и н ь я. Заложен?
М и г а ч е в а.
Заложен.
Ф е т и н ь я. Скажите!
М и г а ч е в а. Третий год я вам говорю,
Фетинья Мироновна, одно и то же, а вы все будто не слыхали, да все
удивляетесь.
Ф е т и н ь я. Ах, редкости какие! Коли у меня такой характер,
что ж мне делать-то! А то так тебе и дать одной все пoряду говорить! Этак ты всю
материю скоро расскажешь. А нынче день-то год, пущай поговорим, куда нам
торопиться-то; а время-то и пройдет, будто дело делали.
М и г а ч е в а.
Помощник-то у меня, сами знаете, один.
Ф е т и н ь я. Один? И то ведь
один.
М и г а ч е в а. Да и тот неважный, так, какая-то балалайка
бесструнная. Ну, еще по дому кой-что хозяйничает, а уж на стороне достать
что-нибудь, на это разуму у него нет. Думала в люди отдать, хоть в лавку, да
сама ни при чем останешься. А он все-таки и подбелит, и подкрасит, и
подколотит.
Ф е т и н ь я. Чего ж тебе лучше?
М и г а ч е в а. Заодно у
нас с ним война: вдруг провалится, неизвестно куда. Синиц по огородам ловит,
рыбу на Москве-реке ловит; а тут его, как на грех, нужно, ну, и пошла
баталия.
Ф е т и н ь я. Молод еще. Женила б ты его.
М и г а ч е в а.
Женить! Лестно взять жену-то с деньгами, хоть с небольшими; а кто ж отдаст за
него, кому крайность!
Ф е т и н ь я. Нет, ты не говори. Бывают случаи. Другая
девушка и с деньгами, да порок какой-нибудь в себе имеет: либо косит очень, один
глаз на нас, другой в Арзамас, либо вовсе крива; а то бывает, что разумом
недостаточна, дурой не зовешь, а и к умным не причтешь, так, полудурье; ну, вот
и ищут женихов-то проще, чтоб невзыскательный был. А бедному человеку
поправка.
М и г а ч е в а. Бывает людям счастье, да не нам.
Ф е т и н ь я.
У тебя все-таки сын, что тебе горевать-то? Так разве когда, от скуки,
поплачешься для разговору только для одного. А вот наша забота с дочкой-то.
М
и г а ч е в а. Так вы с деньгами.
Ф е т и н ь я. Чудная ты, и с деньгами не
берут. (Со вздохом.) Мало ль ее смотрели-то, Домнушка!
М и г а ч е в а. Какая
ж причина? Такая ее красота...
Ф е т и н ь я. Уж чего еще! Поглядеть
любо-дорого, самый первый вкус. Одно беда - разговором нескладна. Кабы только с
глаз брали, так, кажется, ее давно бы с руками оторвали; а поговорят, ну, и
прочь, и прочь. Войдет - удивит, убьет красотой всякого; а скажет слово, так и
сразит, так с ног и сразит. А уж как выдать хочется.
М и г а ч е в а. Вам
что; вы свою сбудете. А вы возьмите соседку, вот мается с девушкой-то, вот где
слезы-то!
Ф е т и н ь я. Уж чем только они живы, бедные!
М и г а ч е в а.
Чем живы? Выработают гривенник, купят калачика, тем и сыты.
Ф е т и н ь я.
Как бы, мне кажется, у старика денег не быть; ведь он чиновник, с кавалерией,
гляди, пенсию получает.
М и г а ч е в а. Кто его знает. От него толку не
добьешься, он и не говорит ни с кем, только ругается да ворчит. Бродит весь день
по Москве, только ночевать домой приходит.
Ф е т и н ь я. Я раз иду городом,
а он у Казанского собора с нищими стоит.
М и г а ч е в а. С нищими? Вот ведь
дела-то какие!
Ф е т и н ь я. С чего он в такой упадок пришел?
М и г а ч е
в а. Все только руки врозь, матушка. Его в нашей стороне все знают; у него здесь
свой дом был, лошади хорошие. Служил он в каком-то суде секлетарем, ну, и
отставили его за взятки, что уж очень грабил. Анна Тихоновна сказывала, что и
стал он с той поры сумлеваться, как ему жить без дохода. Продал дом, лошадей,
стал деньги в проценты отдавать. И зажили мы, говорит, день ото дня хуже:
переехали в одну комнатку, прислугу всю он распустил, а там уж и кухарку сослал.
И пришлось Анне Тихоновне самой и кушанье готовить, и за водой ходить. А потом и
совсем, говорит, дома стряпать перестали, купим что-нибудь в лавочке и поедим, а
когда и так просидим. А теперь вот к нам в соседство перебрались; дом-то этот
еще с француза в тяжбе находится, так с тех пор без починки и без всякого
призрения и стоит; так Михея Михеича задаром пустили, чтоб он только на дворе
присматривал, кирпичи подбирал да в кучку складывал.
Ф е т и н ь я. Что мы
живем! Мы от жиру и бога-то забыли, а ты попробуй, вот так поживи.
М и г а ч
е в а. Ну, старуха-то уж притерпелась, а каково девушке-то?
Ф е т и н ь я. Да
откуда она у них взялась, скажи ты мне на милость!
М и г а ч е в а. Она Михею
племянница родная, сиротка. Как случилась с ним беда, погнали его со службы, ее
и взяла крестная мать, барыня богатая.
Ф е т и н ь я. Богатая?
М и г а ч е
в а. Богатая. И воспитывала ее с дочерьми своими в полном достатке. Вот как
выросла эта Настенька, и возненавидела ее барыня за красоту, что на Настеньку
все прельщаются, а на ее дочерей нет, и прогнала ее без всякого награждения. А
прежде обещала замуж ее выдать. Да мне Анна Тихоновна сказывала, что у Настеньки
уж и жених был, молодой человек, хорошего роду. Приехала Настенька в эту конуру
разряженная, в перчатках... И сесть-то боится, и дотронуться-то до всего ей
гадко... Всплеснет, всплеснет вот так руками, за голову ухватится да и упадет
без памяти. Больна с месяц лежала, насилу оправилась. Ну, разумеется, девушка
избалованная, и кофейку, и чайку, того, другого, вот тетка-то все ее платьица,
колечки, сережки и продавала; за бесценок шло, даже жалость смотреть. А теперь,
уж видно, не до чаю, и хлеб-то им стал в диковинку.

Крутицкий показывается на крыльце.
Вот старый куда-то
собрался, из дому выполз.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Мигачева, Фетинья, Крутицкий.
К р у
т и ц к и й (в полурастворенную дверь). Ты, смотри, никуда не смей! Боже тебя
сохрани! Скучно дома, ну, выдь на крылечко, посиди. А с крыльца ни шагу, слышишь
ты! А? Что? Ну, хорошо. Так ты... того... сядь тут! Я ведь скоро, я бегом.
М
и г а ч е в а. Здравствуйте, Михей Михеич!
К р у т и ц к и й. Здравствуйте!
(Кланяется и хочет идти.)
М и г а ч е в а. Что это вы, Михей Михеич, в
шинели?
К р у т и ц к и й. Что тебе шинель! Что тебе шинель! Не твоя
шинель.
М и г а ч е в а. Да жарко.
К р у т и ц к и й. Кому жарко, а мне не
жарко, я старичок. (Подходит к Фетинье и говорит ей тихо.) Оставь дома, так ее и
украдут, пожалуй.
Ф е т и н ь я. Ну, уж кому она нужна?
К р у т и ц к и й.
Нет, ты не говори. Шинель хорошая. (Гладит по ворсу.) Это я сшил когда еще на
службе был. Тогда у меня деньги были шальные.
Ф е т и н ь я. Куда ж ты их
дел?
К р у т и ц к и й. Прожили. Без доходу живем; все проживаем, все
проживаем, а доходиков никаких, вот и прожили.
М и г а ч е в а. Мудрено
что-то. По вашей жизни, вам и процентов-то не прожить с вашего капитала.
К р
у т и ц к и й. Какого капитала! А ты почем знаешь, сколько у меня денег было?
Кто тебе сказывал? Кто? Я тебе не сказывал, так ты и не болтай! (Фетинье.) Как
прожил? Много-то было, так не берегли: я шампанское пил. Ты думаешь, на чужие
деньги! На чужие-то я его море выпил, а случалось, бывало, и на свои бутылочку
купишь. По десяти рублей ассигнациями за бутылку платил. В Сибирь меня надо за
это сослать. Вино-то выпил, где оно? Тю-тю. А и денег-то нет. Вот как деньги-то
проживают! Взаймы давал, пропадали; жена у меня не берегла ничего. (Фетинье
почти на ухо.) Жена у меня мотовка. У! мотовка!
Ф е т и н ь я. Не знаю я
ваших делов.
К р у т и ц к и й. Мотовка, мотовка! Я ее любил, я ей дарил,
много дарил. У меня каждый день был доход; ну, бывало, иногда и подаришь ей то
десять, то пять рублей. Береги, Анна! Вот и уберегла. Было мое время, каждый
день все прибывало, все прибывало.
М и г а ч е в а. Ну, как же, я ведь помню;
знала я, все знала.
К р у т и ц к и й. Ничего ты не знала. Что ты могла
знать! Никто не знал; жена - и та не знала. Я возил деньги домой, каждый день
возил; а сколько я взял, с кого я взял, никто не знал. Я злодей был для
просителей, у меня жалости нет, я варвар был.
Ф е т и н ь я. Вот тебя бог-то
и наказал.
К р у т и ц к и й. А других, а других? За что ж меня одного? Все
брали, торговля была, не суд, а торговля. Кто меньше, кто больше, а все-таки
брали. Бывало, товарищи мне говорят: "ты много берешь". А вы, говорю, мало
берете, ну, значит, вы дешевле меня свою совесть продаете. Хе-хе-хе!
М и г а
ч е в а. Эх, Михей Михеич, племянницу-то вы голодом заморили.
К р у т и ц к и
й. Какую племянницу? Чем мы ее заморили? Я к тебе на кухню не хожу, горшков не
нюхаю.
М и г а ч е в а. Конечно, что не мое дело; а со стороны жалко.
К р
у т и ц к и й. Племянницу! Много всякой родни-то на свете! Мы все родня; все от
одного человека. Всякий о себе. Пусть работает, я ей не мешаю.
М и г а ч е в
а. Ну, много ли она выработает, такая барышня воспитанная?
К р у т и ц к и й.
Вот язык-то у тебя без костей, вот уж без костей; так и болтает, так и
болтает.
М и г а ч е в а. Хоть бы вы побаловали ее чем-нибудь, так,
малость.
К р у т и ц к и й. Что ж, малость! Ты вот все болтаешь, сама не
знаешь что; потому что разума у тебя нет. Малость, малость! Ее только избалуешь,
а себя обидишь. Малость дай! Все дай, все дай; а мне кто даст? Всякий для себя.
За что я дам? Как это люди не понимают, что свое, что чужое? Сколько я ни нажил,
все - мое. Пойми ты! Рубль я нажил, так всякая в нем копейка моя. Хочу, проживаю
ее, хочу - любуюсь на нее. Кому нужно свои отдавать? Зачем свои отдавать?
(Отходя.) Все я дай, а мне кто даст? Попрошайки!
М и г а ч е в а. Ну,
заворчала, грыжа старая!
К р у т и ц к и й (возвращаясь). А ты не болтай! Я
не малость, я вот ей за приданым иду.
Ф е т и н ь я. Что ж, ты его в узелке
принесешь, все приданое-то?
К р у т и ц к и й. Нет, не в узелке, а вот здесь.
(Показывает на боковой карман.)
М и г а ч е в а. Батюшки!
К р у т и ц к и
й. Да, вот я что для нее... А ты нюхаешь по горшкам, что едят, болтунья пустая.
(Уходит, ворча.)
Ф е т и н ь я. Пойти в лавочку, никак муж чай пьет.

Елеся показывается из калитки, в халате, с клеткой.
Да вот
сын-то, а ты ищешь! (Уходит в лавку.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Мигачева, Елеся.
Е л е с я
(поет).
Чижик-пыжик у ворот,
Воробушек маленький.
М и г а ч е в а.
Скажите на милость, а он дома был.
Е л е с я (громче).
Ах, братцы, мало
нас,
Голубчики, немножко.
М и г а ч е в а. У матери такое расстройство
насчет забора, а он песни поет. Погоди ж ты!

Елеся, бросив клетку, убегает в калитку, Мигачева за ним. Входит
Настя; за ней, в нескольких шагах, Баклушин.

ЯВЛЕНИЕ
ШЕСТОЕ

Настя, Баклушин, потом Епишкин.
Б а к л у ш и н. Милая девица,
куда же вы так торопитесь?
Н а с т я (быстро оборачиваясь). Стойте, стойте!
Воротитесь, не ходите дальше, умоляю вас!
Б а к л у ш и н. Боже милостивый!
Настасья Сергевна, вы ли это?
Н а с т я (потупляя глаза). Я, я; только вы не
ходите за мной.
Б а к л у ш и н. Что ж вы раньше не остановились, если узнали
меня? Я версты две бегу за вами.
Н а с т я. Я вас не видала, не узнала. Ах,
уйдите, уйдите!
Б а к л у ш и н. Скажите мне, существо прелестное, как вы
попали в эту глушь? Ведь это край Москвы, это - захолустье.
Н а с т я
(обидчиво). Не всем же на Тверской жить; там для всех и места недостанет.
Б а
к л у ш и н. Так вы здесь и живете?
Н а с т я (осматривая себя и конфузясь).
Отчего же вы думаете, что я непременно должна здесь жить?
Б а к л у ш и н. Вы
сами сказали.
Н а с т я. Ах, нет, нет, что вы! Я сюда пришла к знакомым, у
меня есть дело. Вы не верите? Ну, право, право!
Б а к л у ш и н. Ну, не
здесь, так не здесь; к чему же так ажитироваться! А где же, позвольте
узнать?
Н а с т я (потупясь). Зачем вам?
Б а к л у ш и н. Вот мило! Уж не
прятаться ли вы от меня хотите? С какой стати, зачем?
Н а с т я. Я не
прятаться... Ах, право! Я не знаю. Уйдите!
Б а к л у ш и н. Отчего такая
перемена? Нет, вы скажите...
Н а с т я (со вздохом). Что я скажу! Это не от
меня. Мне нельзя... вот...
Б а к л у ш и н. Вы хоть меня-то пожалейте! Ну, за
что, за что? Я все тот же, все так же к вам привязан.
Н а с т я. Все так же?
Правда ли это?
Б а к л у ш и н. Божусь вам!
Н а с т я. Ну, так вот что:
оставьте меня, мне теперь некогда, я вам после...
Б а к л у ш и н. Когда
после? Где я увижу вас?
Н а с т я. Я вам напишу, я знаю ваш адрес. Ступайте!
Ступайте!
Б а к л у ш и н. Вы что-то скрываете от меня. Ну, да бог с вами, я
вам верю. Вы, однако, изменились.
Н а с т я (с испугом). Подурнела? Скажите
пожалуйста, подурнела! Ах, я так и знала.
Б а к л у ш и н. Успокойтесь,
нисколько вы не подурнели; вы только похудели немного.

Епишкин выходит из лавки и садится на складном стуле.
Н а с т
я. Что же вы стоите здесь! Мне некогда, я за делом пришла.
Б а к л у ш и н.
Идите за делом, я вас подожду. У меня есть твердое намерение проводить вас до
дому.
Н а с т я. Нет, нет, ни под каким видом. Это невозможно. Я здесь до
ночи останусь. Идите, идите, умоляю вас!
Б а к л у ш и н. Ну, прощайте! Что с
вами делать!
Н а с т я. До свидания. (Дожидается, пока Баклушин уходит за
угол лавки, потом убегает в дом, где живет Крутицкий.)
Б а к л у ш и н
(возвращаясь). Одна, никто ее не провожает, ни человек, ни девушка! Без
перчаток, в таком платье! Странно! тут что-нибудь да кроется. Но во всяком
случае я очень рад, что опять нашел ее; мне без нее не шутя было скучно.
(Епишкину.) Послушайте, почтеннейший!
Е п и ш к и н. Что вам угодно,
сударь?
Б а к л у ш и н. Вы знаете эту девушку?
Е п и ш к и н. Девушку-то?
Я думал, вы про что путное спрашиваете. Не наше это дело. (Смотрит в другую
сторону.)
Б а к л у ш и н. По крайней мере, будьте так добры, скажите мне,
она здесь живет?
Е п и ш к и н (как бы зевая). О-хо-хо! (Показывает рукой, не
глядя.) Вон живет!
Б а к л у ш и н. Покорно вас благодарю.
Е п и ш к и н.
Не за что-с.
Б а к л у ш и н. Можно войти в лавку написать письмо? Я вам
заплачу за бумагу.
Е п и ш к и н. Пожалуйте! Там мальчик вам подаст.

Баклушин входит в лавку. Из калитки дома Мигачевой выбегает
Елеся, растрепанный, в халате и останавливается подле калитки;
из калитки
показывается ухват.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Епишкин, Елеся, потом
Мигачева.
Е л е с я. Но оставьте, маменька! Нехорошо! Эх, нехорошо! (Хочет
войти в калитку.)
М и г а ч е в а (показываясь с ухватом). И не подходи, так,
кажется, вот и разражу.
Е п и ш к и н (хохочет). Хорошенько его, Домна
Евсигневна! Хорошенько!
Е л е с я. К чему это, маменька! Ну, к чему это! Вот
уж к вам это не пристало, всегда скажу, что не пристало. Но оставьте же! Вон
барышни смотрят. Ай, ай, ай! А барышни-то смотрят!
М и г а ч е в а (выходя из
калитки). Очень мне нужно, что они смотрят! Я никого знать не хочу.
Е л е с
я. А я-то, маменька, я-то! Меня-то пожалейте, ведь я жених...
М и г а ч е в
а. Ах ты, наказанье ты мое! Посудите только, добрые люди: дома денег ни копейки,
а он чижей ловит да на барышень любуется. Вот я тебя!
Е л е с я. Позвольте,
маменька! Да на что нам много денег? Нам ведь серебряных подков не покупать,
потому у нас и лошадей нет.
М и г а ч е в а. Какие серебряные подковы! Какие
лошади! Двугривенного в доме нет, а он...
Е л е с я. Позвольте! Это верно.
Нам теперь с вами какой-нибудь двугривенный дороже каменного моста.
М и г а ч
е в а. Какой мост? Квартальный давеча страмил, страмил при людях, что забор не
крашен.
Е л е с я. Важное дело! Кабы хитрость какая! А то взять голландской
сажи, - вот и весь состав.
М и г а ч е в а. Когда еще этот твой состав
будет!
Е л е с я. Одна минута.
М и г а ч е в а (ставит ухват у калитки).
Без денег-то? Наказанье...
Е л е с я. Сейчас умом раскину...
М и г а ч е в
а. Каким умом, каким умом? Наказанье ты мое, данное! Дурак ведь ты у меня
круглый, наказанье ты мое.
Е л е с я. Что ж, что дурак, маменька? Видно,
родом так.
М и г а ч е в а. Да отец-то был у тебя умный.
Е л е с я. Я,
маменька, не в отца.
М и г а ч е в а (берет ухват). В мать, что ли? Дурак,
дурак! Непочтительный! Неуважительный! Супротивник ты для всего настоящего, что
по закону требовается.
Е п и ш к и н (хохочет). Учи его, учи!
М и г а ч е
в а. Слышишь, что добрые-то люди говорят, слышишь? Вон из моего дому, вон! Я и
знать тебя не хочу.
Е л е с я. Нет, вы, маменька, такими словами не шутите!
Такие-то слова своему детищу надо осторожно. Вы знаете, можно человека и в тоску
вогнать.
М и г а ч е в а. Ах, скажите пожалуйста, нужно мне очень.
Е л е с
я. А в тоске куда ж человеку? Одно средство - в Москву-реку.
М и г а ч е в а.
Что ты, не грозить ли мне вздумал?
Е л е с я. Не грозить, а прочитают вам в
"Полицейских ведомостях"...
М и г а ч е в а. Какие такие новости
прочитают?
Е л е с я. Найдено тело неизвестного человека...
М и г а ч е в
а. Ишь ведь глупости...
Е л е с я. "Юноша цветущих лет, прекрасной
наружности". И тут же еще добавлено: "так видно, что по неприятностям от
родителев".
М и г а ч е в а (ставя ухват). Скажите пожалуйста, что он
городит! Не рада, что и связалась. Уйди ты от греха с глаз моих! (Идет в
калитку.)
Е п и ш к и н. Домна Евсигневна! Ухват-то захвати!
М и г а ч е в
а. Ах, извините! Я, знаете, по своей горячности, замечталась очень, вот какое
невежество на улицу принесла.
Е п и ш к и н. Нет, ничего, что за невежество!
И ухват свою службу сослужит, как ничего другого под руками нет. Я тоже дома
попросту.
М и г а ч е в а (берет ухват). Ах, право! Вдруг закипит, и сделаюсь
без понятия, даже людей совестно. (Уходит.)

Из лавки выходит Баклушин с письмом.

ЯВЛЕНИЕ
ВОСЬМОЕ

Епишкин, Елеся, Баклушин.
Б а к л у ш и н (Епишкину). Я там
заплатил. Покорно вас благодарю. Не можете ли вы передать это письмо?
Е п и ш
к и н (будто не слышит). Чего-с?
Б а к л у ш и н. Передать по адресу.
Е п
и ш к и н. Эх, барин! Борода-то у меня уж поседела.
Б а к л у ш и н. Что мне
за дело до вашей бороды!
Е п и ш к и н. А то и дело, что отдавайте сами.
Ходили тоже и мы по этим самым делам, да уж теперь у меня у самого дочери
двадцать седьмой годочек пошел.
Б а к л у ш и н. По каким "этим делам"?
Е
п и ш к и н. Ну, что уж! Вон парень-то без дела гуляет, пошлите его. Ему все
равно, он у нас не спесив.
Б а к л у ш и н (Елесе). Не можете ли вы доставить
письмо?
Е л е с я. Кому-с?
Б а к л у ш и н. Настасье Сергевне.
Е л е с
я. Барышне-с?
Б а к л у ш и н. Да, барышне.
Е л е с я. Истукарий Лупыч, а
по затылку нашего брата за эти дела не скомандуют?
Е п и ш к и н. Снеси!
Ничего.
Е л е с я. Я снесу, Истукарий Лупыч.
Е п и ш к и н. Снеси! Барин
на чай даст.
Б а к л у ш и н. Разумеется, не даром. (Дает Елесе
двугривенный.) Так отдайте письмо. Эта барышня у кого живет?
Е л е с я. У
тетеньки-с.
Б а к л у ш и н. Чем они занимаются?
Е л е с я. Рубашки берут
шить русские ситцевые на площадь на продажу, по пятачку за штуку.
Б а к л у ш
и н. Что? Может ли быть?
Е л е с я. Так точно-с.
Б а к л у ш и н. Да, вот
что. Так дайте письмо. (Берет письмо назад.) Ну, все равно, снесите! (Отдает
опять и уходит.)
Е л е с я. Я отдам, Истукарий Лупыч. (У двери Крутицкого.)
Получите письмецо! (Подает в дверь и подходит к лавке.)
Е п и ш к и н. А
двугривенный-то тебе годится.
Е л е с я. И вот сейчас, Истукарий Лупыч,
голландской сажи на всю эту сумму, только побольше.
Е п и ш к и н. Поди,
отвесят тебе.
Е л е с я. Вот ведь она, кажется, сажа; а и матери
удовольствие, и квартальному мило. (Уходит в лавку.)
Е п и ш к и н (встает).
Фетинья!

Фетинья выходит из лавки.

ЯВЛЕНИЕ
ДЕВЯТОЕ

Епишкин, Фетинья.
Ф е т и н ь я. Что угодно, Истукарий
Лупыч?
Е п и ш к и н. Допреж в нашей стороне смирно было, а теперь
стрекулисты стали похаживать да записочки любовные летают.
Ф е т и н ь я. Что
вы говорите!
Е п и ш к и н. Так точно. Значит, Ларису поскорей замуж
надо.
Ф е т и н ь я. Да, разумеется, надо.
Е п и ш к и н (вздохнув).
Так-то, брат, вот что!
Ф е т и н ь я. Признаться, есть женишишко-то, да не по
ней.
Е п и ш к и н. Ну, да хоть уж плохенький, да только бы с рук скорей. Это
вы только сами себе цену-то высоку ставите, да еще женихов разбираете; а
по-нашему, так вы и хлеба-то не стоите. Коли есть избранники, так и слава богу,
отдавай без разбору! Уж что за товар, коли придачи нужно давать, чтоб взяли
только.
Ф е т и н ь я. Коли вы дочь свою к товару применяете...
Е п и ш к
и н. Товар ли, не товар ли, как хочешь ее поворачивай, все дрянь. (Уходит в
лавку, Фетинья за ним.)

Из лавки выходит Елеся. Лариса, разряженная, гуляет по саду
подле развалившегося забора.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Елеся, Лариса,
потом Фетинья.
Е л е с я. Наше почтение-с!
Л а р и с а (постоянно держась
прямо). Здравствуйте! Тиранов моих нет здесь?
Е л е с я. Это вы насчет
родителев-с?
Л а р и с а. Они-то самые мои тираны и есть.
Е л е с я.
Почему же вы так заключаете?
Л а р и с а. Я хочу завсегда у людей на виду
быть, а мне из дому выходу нет. Я, собственно, своего требоваю, чтоб люди меня
видели, потому зачем же я наряды имею.
Е л е с я. Это действительно-с.
Л а
р и с а. Маменька говорит, что я разговору не знаю. Коли хотят, чтоб я знала
разговор, дайте мне настоящих кавалеров. А то как же мне знать разговор, коли я
все сижу одна и сама промежду себя думаю?
Е л е с я. О чем же вы
думаете?
Л а р и с а. Я этого не могу сказать, потому мы с вами довольно
далеки друг от друга. Имеете так близко предмет и сами себя отдаляете.
Е л е
с я. И видит кошка молоко, да рыло коротко. Ежели б я только смел-с... Потому
как я давно чувствую любовь.
Л а р и с а. Может, ваша любовь
бесчувственная.
Е л е с я. Как же может быть бесчувственная, когда вы
харуим.
Л а р и с а. Коли вы так чувствуете, отчего вы ко мне не
подойдете?
Е л е с я. Стало быть, мне к вам в сад поступить?
Л а р и с а.
Поступайте!

Елеся переходит в сад. Фетинья выходит из лавки и садится на
стуле.
Вы умеете целоваться?
Е л е с я. Похвастаться против вас не смею; а
так думаю, что занятие немудреное.
Л а р и с а. Поцелуйте меня!
Е л е с я.
Даже очень приятно-с. (Целует Ларису.)

Фетинья прислушивается.
Л а р и с а. Нет, вы не умеете.
Е
л е с я. Да нечто б я так-с, только звание мое очень низко, так я
сумлеваюсь.
Л а р и с а. Коль скоро я вам позволяю, вы забудьте ваше звание и
целуйте, не взирая.
Е л е с я. Только за смелостью и дело стало. (Крепко
целует Ларису.)

Фетинья заглядывает в сад.
Ф е т и н ь я. О, чтоб вас!
Напугали до смерти. Я думала, что чужой кто. Ведь от Ларисы все станется. А это
ты, мой милый!
Е л е с я (потерявшись). Про-про-валиться здесь на месте, не
нарочно-с. И сам не знаю, как это я! Вот поди ж ты, Фетинья Мироновна, на грех
мастера нет.
Ф е т и н ь я. Ну, с тобой после. Ты только хоть уж молчи-то.
(Ларисе.) А тебе это среди белого-то дня и не совестно! На-ко! На всем на виду!
Солнышко-то во все глаза смотрит...
Л а р и с а. Вам давно сказано, что я не
могу жить против своей натуры. Чего ж еще! Чем же я виновата, когда моя такая
природа? Значит, я все слова ваши оставляю без внимания! (Уходит.)
Ф е т и н
ь я. Что с ней будешь делать! Нет, уж надоело мне в сторожах-то быть.
(Уходит.)
Е л е с я. Вот так раз! Что-то мне теперь будет за это? Чего-то мне
ожидать? Быть бычку на веревочке!

Петрович выходит из лавки.

ЯВЛЕНИЕ
ОДИННАДЦАТОЕ

Елеся, Петрович.
Е л е с я. Абвокат, выручай! Попался,
братец!
П е т р о в и ч. В каком художестве?
Е л е с я. Купеческую дочь
поцеловал.
П е т р о в и ч. Дело - казус. Какой гильдии?
Е л е с я.
Третьей.
П е т р о в и ч. Совершенных лет?
Е л е с я. Уж даже и сверх
того.
П е т р о в и ч. По согласию?
Е л е с я. По согласию.
П е т р о в
и ч. Худо дело, да не очень. А где?
Е л е с я. В саду у них.
П е т р о в и
ч. А как ты туда попал?
Е л е с я. Через забор, друг.
П е т р о в и ч.
Шабаш! Пропала твоя голова.
Е л е с я. Ох, не пугай, я и так пуганый.
П е
т р о в и ч. Непоказанная дорога - вот что! Тут с их стороны большая
придирка.
Е л е с я. Придирка?
П е т р о в и ч. Но и с нашей крючок
есть.
Е л е с я. Какой, скажи, друг?
П е т р о в и ч. Ты держись за одно,
что ногами ты стоял на общественной земле.
Е л е с я. На общественной?
П е
т р о в и ч. На общественной. А только губы в сад протянул.
Е л е с я.
Облегчение?
П е т р о в и ч. Большое.
Е л е с я. Спасибо, приятель! Чай за
мной.

Уходят в калитку. Анна Тихоновна и Настя сходят с
крыльца.

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Анна, Настя.
Н а с т я. Ах,
тетенька, голубок! Вот бы поймать!
А н н а. Лови, коли тебе хочется. Дитя ты
мое глупое, беда мне с тобой. Не с голубями тебе, а с людьми жить-то
придется.
Н а с т я. Улетел. (Снимает с головы небольшой бумажный платок.)
Ах, этот платок, противный! Сокрушил он меня. Такой дрянной, такой неприличный,
самый мещанский.
А н н а. Что делать-то, Настя! Хорошо, что и такой есть. Как
обойдешься без платка!
Н а с т я. Да, правда. От стыда закрыться нечем.
А
н н а. Ох, Настя, и я прежде стыдилась бедности, а потом и стыд прошел. Вот что
я тебе расскажу: раз, как уж очень-то мы обеднели, подходит зима, - надеть мне
нечего, а бегать в лавочку надо; добежать до лавочки, больше-то мне ходить
некуда. Только, как хочешь, в одном легком платье по морозу, да в лавочке-то
простоишь; прождешь на холоду! Затрепала меня лихорадка. Вот где-то Михей Михеич
и достал солдатскую шинель, старую-расстарую, и говорит мне: "Надень, Аннушка,
как пойдешь со двора! Что тебе дрогнуть!" Я и руками и ногами. Бегаю в одном
платьишке. Побегу бегом, согреться не согреюсь, только задохнусь. Поневоле
остановишься, сердце забьется, дух захватит, а ветер-то тебя так и пронимает.
Вот как-то зло меня взяло; что ж, думаю, пускай смеются, не замерзать же мне в
самом деле, - взяла да и надела солдатскую шинель. Иду, народ посмеивается.
Н
а с т я. Ах, это ужасно, ужасно!
А н н а. А мне нужды нет, замер[з] совсем
стыд-то. И чувствую я, что мне хорошо, руки не ноют, в груди тепло, - и так я
полюбила эту шинель, как точно что живое какое. Не поверишь ты, а это правда.
Точно вот, как я благодарность какую к ней чувствую, что она меня согрела.
Н
а с т я. Что вы говорите, боже мой!
А н н а. Вот тут-то я и увидела, что
человеческому-то телу только нужно тепло, что теплу оно радо; а мантилийки там
да разные вырезки и выкройки только наша фантазия.
Н а с т я. Тетенька, ведь
вы старуха, а я-то, я-то! Я ведь молода. Да я лучше... Господи!
А н н а. А
вот погоди, нужда-то подойдет.
Н а с т я. Да подошла уж. Уж чего еще! я
последнее платье заложила, вот уж я в каком платке хожу. А давеча, тетенька,
побежала я в ту улицу, где Модест Григорьич живет, хожу мимо его дома, думаю:
"Неужто он меня совсем забыл!" Вот, думаю, как бы он увидел меня из окна или
попался навстречу; а про платок-то и забыла. Да как вспомнила, что он на мне
надет, нет уж, думаю, лучше сквозь землю провалиться, чем с Модестом Григорьичем
встретиться. Оглянулась назад, а он тут и был; пустилась я чуть не бегом и ног
под собой не слышу. Оглянусь, оглянусь, а он все за мной. Платок-то, платок-то,
тетенька, жжет мне шею, хоть бы бросить его куда-нибудь. А потом взглянула на
башмаки. Ах!
А н н а. Ну вот, видела ты, наконец, своего Модеста
Григорьича?
Н а с т я. Да, видела. Думала, что, бог знает, как обрадуюсь, а
только испугалась да сконфузилась.
А н н а. Кто он такой, скажи ты мне!
Н
а с т я. Да я не знаю.
А н н а. Вот хорошо! Хотела замуж идти, а за кого - не
знаешь.
Н а с т я. Да он милый такой.
А н н а. Все ж таки хоть звание-то
его знать надо.
Н а с т я. Как это? Вот который с портфелем все ходит.
А н
н а. Чиновник?
Н а с т я. Так, кажется.
А н н а. И он хотел жениться на
тебе?
Н а с т я. Да. Маменька крестная хотела приданое дать.
А н н а. Он
тебя любит?
Н а с т я. Ох! Очень, очень любит.
А н н а. Ты почем это
знаешь?
Н а с т я. Как же мне не знать! Он мне, бывало, в уголке потихоньку
каждый день про свою любовь говорил.
А н н а. Только про любовь?
Н а с т
я. Да. У маменьки крестной ни о чем другом в доме и разговору не было. Только
про любовь и говорили, - и гости все, и она сама, и дочери.
А н н а. Можно
богатым-то про любовь разговаривать, им делать-то нечего.
Н а с т я. Ах, как
жаль, что у меня денег нет.
А н н а. Ну, а если б были, что ж бы ты
сделала?
Н а с т я. Вот что: наняла бы хорошенькую квартирку, маленькую,
маленькую, только чистенькую; самоварчик завела бы, маленький, хорошенький. Вот
зашел бы Модест Григорьич, стала бы я его чаем поить, сухарей, печенья купила
бы.
А н н а. Ну, а дальше что?
Н а с т я. Дальше - ничего. Ах, тетенька,
вы представить себе не можете, какое это наслаждение - принимать у себя любимого
человека, а особенно наливать ему чай сладкий, хороший! Вот он пишет, что нынче
же придет к нам. Что мне делать, уж я и не знаю.
А н н а. Помилуй, до гостей
ли нам.
Н а с т я. Дяденька идет.

Анна и Настя быстро уходят в дом. Крутицкий проходит за ними, не
останавливаясь.
Мигачева выбегает из своей калитки, за ней выходят Елеся и
Петрович. Фетинья выходит из лавки.

ЯВЛЕНИЕ
ТРИНАДЦАТОЕ

Мигачева, Елеся, Петрович, Фетинья, потом Крутицкий, Анна,
Настя.
М и г а ч е в а. Пришел, матушка, пришел. Что-то он принес - вот
любопытно.
Ф е т и н ь я. Потерпи, узнаем. Куда торопиться-то!
М и г а ч е
в а. Каково терпеть-то! Неужли он в самом деле деньги принес.
П е т р о в и
ч. Кто ж его знает; человек темный, аред как есть.
Е л е с я. Алхимик.
М и
г а ч е в а (подбегая к окну). Бранятся что-то.

Выходят из дома Крутицкий, Анна, Настя.
К р у т и ц к и й.
Идите, говорю вам! Идите! Вот тебе приданое! Вот, на! (Дает Насте бумагу.)
Н
а с т я. Нет, нет, ни за что! Лучше я с голоду умру, сейчас с голоду умру!
К
р у т и ц к и й. Ну, умирай, умирай! Только уж на дядю не жалуйся! Тебе стыдно у
богатых просить, стыдно? А не стыдно у дяди кусок хлеба отнимать? Я сам нищий. У
нищего тебе отнимать не стыдно?
А н н а (берет у Насти бумагу). Михей Михеич,
побойся ты бога! Что ты с нами делаешь?
К р у т и ц к и й (Фетинье). Вот они
какие! Вот они какие! Они глупые. Я им хлеб достал, хлопотал для них, а они
упрямятся. Отец родной того для нее не сделает, а она бранится. Да вот, все меня
бранят; а ведь я им... знаете что?
Ф е т и н ь я. Что же за сокровище ты
добыл?
К р у т и ц к и й. Да, сокровище. Верно ты говоришь, сокровище. Я им
свидетельство достал на бедную невесту. Вот я что! И священник подписал, и
староста церковный подписал.
М и г а ч е в а. Ах, ах, ах!
К р у т и ц к и
й. Пойдут по городу, по лавкам, что денег-то наберут! Какой доход! Счастье ведь
это, счастье!
Ф е т и н ь я. Да, счастье... на мосту с чашкой.
М и г а ч е
в а (подбегая к Анне). Позвольте бумажку, полюбопытствовать!
А н н а (подавая
бумагу). Да на что вам? Ведь вы читать не умеете.
М и г а ч е в а. Все-таки
интересно, помилуйте! (Рассматривая бумагу.) Ах, ах! Ну, вот, уж чего вам
лучше!
П е т р о в и ч. Постой ты! Подай сюда! (Берет бумагу.) Что ты
смыслишь! (Просматривает бумагу, потом щелкает по ней пальцем.) Верно! Ничего,
идите смело! По этой бумаге ходите смело. (Отдает Анне бумагу.)
Н а с т я.
Что ж, очень это стыдно?
М и г а ч е в а. Да таки порядочно. Как начнут
страмить, так только держись, особливо приказчики.
Е л е с я (смеется).
Приказчики? Приказчики проберут.
Н а с т я. А много денег собрать можно?
М
и г а ч е в а. Счастьем ведь это. Кто рублик даст, кто просто поклонится да
рукой махнет, значит - проходи мимо; кто насмеется вволю; а добрые люди
попадаются - и по десяти и по двадцати рублей дают.
Н а с т я. Тетенька, мне
очень нужны деньги.
Ф е т и н ь я. Ступайте! Кому ж не мило даром-то деньги
брать! Случалось, что рублей и по сту набирали, особенно если девушка повидней
да на всякий разговор нестыдлива.
К р у т и ц к и й. Какой доход! Какие
деньги! Вот что я вам! Вот что!
Н а с т я. А мне деньги очень нужны. Уж как
мне нужны сегодня деньги! Уж пойдемте, тетенька, что ж делать! Ах, несчастная я,
несчастная. (Плачет.)
А н н а (тихо Насте). Ну, ничего! Ну, не плачь! Вот
можно будет...

Крутицкий прислушивается.
...платье выкупить и платочек
купить хорошенький.
К р у т и ц к и й (отводя Анну к стороне). Что ты,
безумная! Что ты говоришь! Какие платочки? Еще не видя денег, да уж мотать
задумала? Мотовка, мотовка! Ты ей и не показывай, что тебе дадут, ты все мне
неси! И боже тебя сохрани!
А н н а. Она, благородная девушка, за деньги-то
такой стыд принимать будет, а мы у нее их отнимем.
К р у т и ц к и й. Что ее
жалеть-то! не родная дочь. А ты, что покрупней-то, и зажми в руке-то, и зажми!
Жаль тебе ее? О, мотовка! (Злобно.) Анна, если я узнаю, что у тебя были в руках
большие деньги, да ты их из рук выпустила...
А н н а. Что ты при людях-то,
Михей Михеич!
К р у т и ц к и й. В петлю тебя, в петлю!
Ф е т и н ь я. Вот
вы бы и шли; самое время теперь, все купцы в городе.
А н н а. Пойдем,
Настенька.
М и г а ч е в а. Да постойте! Как вы пойдете? На все нужно порядок
знать. Вы, Анна Тихоновна, вперед идите; а вы, Настенька, так шага три сзади,
так и идите. Платочком-то поприкройтесь для скромности. А если кто захочет на
вас полюбопытствовать, поманит вас, вы и подойдите и платочек откройте. Ну,
идите в добрый час.
Ф е т и н ь я. Постойте! Как вы бумагу-то держите? Так
ведь нехорошо. Все ведь это надо знать, коли уж пошли за таким делом. Надо в
чистый платок завернуть. Нет у вас? Вот возьмите мой, только назад принесите, а
то вы, пожалуй... (Завертывает бумагу в платок.) Да вот так, против груди и
держите! (Отдает бумагу.) Вот так, вот! Ну, и ступайте! Дай бог
счастливо.

Анна и Настя медленно уходят.
М и г а ч е в а (Елесе). Елеся,
Елеся, погляди! Ведут ее, бедную, как овечку. Ах, как интересно!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЛИЦА:

К р у т и ц к и й.
А н
н а.
Н а с т я.
М и г а ч е в а.
Е л е с я.
Ф е т и н ь я.
Л а р
и с а.
Б а к л у ш и н.

Декорация та же.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Мигачева у
калитки. Фетинья у лавки. Крутицкий сходит с крыльца. Анна за ним.
Ф е т и н
ь я. Вернулись, что ли?
М и г а ч е в а. Ох, вернулись.
Ф е т и н ь я.
Принесли что-нибудь?
М и г а ч е в а. Еще не слыхала. Вон Михей Михеич;
спросить бы у него, да боюсь.
К р у т и ц к и й. Кто хозяин-то, кто? Кто у
вас большой-то? Как вы смели купить без позволения? Нынче и хлеб-то дорог, и
хлеб-то надо по праздникам есть, а вы чаю да тряпок накупили. Чай пьют! Вы меня
с ума сведете! Набрал я тебе липового цвета на бульварах, с полфунта насушил,
вот и пейте.
А н н а. Она на свои купила.
К р у т и ц к и й. Какие у нее
свои? Откуда у нее свои? У нее нет своих, все мои, - я ее кормлю. Да ты врешь,
ты затаила деньги, затаила!
А н н а. Не верь, пожалуй, бог с тобой, а я тебе
все отдала.
К р у т и ц к и й. У, мотовка!
М и г а ч е в а. Позвольте,
Михей Михеич, сколько же вам бог да добрые люди...
К р у т и ц к и й. Не
подходи!
М и г а ч е в а. Уж и спросить нельзя! Кажется, не велик секрет! Не
краденые деньги.
К р у т и ц к и й. Отступись, говорю! Что тебе до чужих
денег! Иль ограбить меня хочешь! Меня и так ограбили. (Анне.) Обманули меня! Чаю
захотели! Есть у вас липовый цвет и изюмцу есть немножко, я у бакалейной лавки
подобрал. Он чистый, я его перемыл. А то чай! чего он стоит! Вот я посмотрю,
сколько вы завтра принесете. Я сам с вами пойду.
М и г а ч е в а. Она завтра
не пойдет; что ей за неволя мучиться.
К р у т и ц к и й. Не пойдет - из дому
выгоню, ночью на улицу выгоню. (Уходит.)

Настя выходит на крыльцо с гребенкой в руке, причесывая
голову.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Фетинья, Мигачева, Анна, Настя.
Н а
с т я. Что же вы, тетенька! Попросите поскорей у кого-нибудь самоварчик-то. Наш
подать нельзя, он никуда не годится. Мы здесь будем пить чай, под древьями,
здесь хорошо. Я пока приоденусь немножко; я того и жду, что Модест Гпигорьич
придет. (Показывая шелковый платок.) Тетенька, вот платочек-то! Ах, душка, какой
милый!
А н н а. Милый, милый! А ты не забывай, что нам завтра опять
идти.
Н а с т я. Нет, уж завтра я не пойду. Хорошенького понемножку; я и
нынче не знала, ворочусь ли живая. Да вы бы сами-то приоделись.
А н н а. Во
что мне!
Н а с т я. Да хоть немножко! Хлопочите, тетенька, поскорей, скоро
вечерни. (Уходит.)
М и г а ч е в а (подходя к Анне). Ну, матушка Анна
Тихоновна, рассказывайте!

Фетинья подходит медленно и важно.
А н н а. Что рассказывать
- дело обыкновенное. Одолжите нам самоварчик.
М и г а ч е в а. После
трудов-то хотите чайку напиться? Это хорошо. Извольте, извольте! Уж я и посуду
свою дам, и столик. Елеся, Елеся!

Выходит Елеся.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Анна, Мигачева,
Фетинья, Елеся.
Е л е с я. Что вам, маменька?
М и г а ч е в а. Вынеси
столик сюда и чайник с чашками да поставь самовар. Накрой вон там, у крылечка,
да поскорей поворачивайся!
Е л е с я. Спеши не спеши, а поторапливайся.
(Уходит, напевая "Чижика", и потом в продолжение сцены приносит стол и прибор
чайный.)
М и г а ч е в а. Еще чего не нужно ли? Хоть весь дом возьмите, Анна
Тихоновна, я на это женщина простая, только уж расскажите, не томите!
Измаялась!
А н н а. Да, право, занимательного немного; вот разве один
случай.
М и г а ч е в а. Ах, так и случай с вами был!
А н н а. Заходим мы
в один магазин, в амбар ли, уж не знаю; хозяин такой видный, важный, стоит за
конторкой, что-то пишет. Ну, мы поджидаем, когда он кончит. Он попишет, взглянет
на нас да опять писать примется. Мы стоим, приказчики посмеиваются. Вот он
кончил, кивнул нам головой и указывает рукой на дверь. Я хотела подойти, бумагу
подать: "Знаю, знаю, говорит, мы в эти дела не входим". Я было заговорила, что я
благородная: "Вам, говорит, сказано, кажется; ну, и довольно с вас; мне теперь
некогда, а пожалуйте в другое время". А сам эакричал на парня, который у двери
стоит: "Ты, говорит, что смотришь! Вперед не допускать до меня просящих!" Так мы
со стыдом и вышли. Прошли немного, только глядим, этот купец догоняет нас.
Поклонился так учтиво и стал расспрашивать. Расспросил все подробно и адрес
записал; я, говорит, навещу вас сегодня вечером из городу. Как у меня, говорит,
своих детей нет, то я желаю быть этой девушке благодетелем. И дает мне десять
рублей.
М и г а ч е в а. Однако же это довольно хорошо.
Ф е т и н ь я.
Надо ж куда-нибудь им деньги-то девать.
А н н а. Потом поговорил немножко с
Настенькой, так хорошо, солидно и ей дал пятнадцать.
М и г а ч е в а. Ах,
скажите!
Ф е т и н ь я. Мало ль проказников-то!
А н н а. Еще по мелочи
рублей шесть набрали.
М и г а ч е в а. А ведь, поди, чай, все мужу отдала,
себе ничего не оставила?
А н н а. Конечно, все; как ему не отдать, он из души
вытянет. Настенька истратила кой-что на себя; а рублей пять все-таки у ней он
отнял.
М и г а ч е в а. Теперь уж у него не выпросишь. И всю-то жизнь ты с
ним так маешься?
А н н а. Всю жизнь. Он сначала, еще когда молодой был, точно
пришиб меня чем-нибудь. Жила я с ним вместе, а никогда не знала, есть у него
деньги или нет. Бывало, мне со стороны говорят: "Хорошо твое житье, сколько твой
муж грабит". - "Не знаю, говорю, не вижу у него денег, видно, где-нибудь на
стороне проживает". И после, когда он дом, лошадей и все наше заведение продал,
я у него спрашивала: "Михей Михеич, где ж деньги-то?" - "В долги, говорит,
роздал, в долгах пропали". И точно, был разговор, что он деньги за большие
проценты взаймы давал; только получал ли он их обратно, не знаю. Верите ли,
двадцать пять лет я за ним замужем, а как прежде в его кабинет не смела войти и
не была там ни разу, так и теперь в его каморку глазом заглянуть не смею. Войдет
- запрется и выйдет - на два замка запрет.
Ф е т и н ь я. Только сам себе
свой, а то все чужие. Бывают такие-то идолы.
А н н а. Так я всю жизнь в своих
руках денег и не видала. Извините, что я вас беспокоила насчет самовара. Да вот
вы обещали; так уж не одолжите ли платочка на плечи накинуть?
М и г а ч е в
а. Ничего, что вы! Елеся, подай мой ковровый.

Елеся уходит.
Али вы кого ждете? Кажись, гостей-то у вас не
бывало прежде.
А н н а. Какие гости! Настенькин знакомый, молодой человек,
благородный...
М и г а ч е в а. Благородный?
А н н а. Богатый человек,
хорошей фамилии.
М и г а ч е в а. Скажите!
А н н а. Он познакомился с
Настенькой, когда она жила у крестной матери.
М и г а ч е в а. Не он ли
сватался?
А н н а. Он самый. Хочется принять получше; ведь может быть... А
то, сами подумайте, куда нам с ней деваться!
М и г а ч е в а. Конечно,
конечно. Дай бог!

Входит Елеся с платком.
Да вон Елеся вам все приготовил и
платок принес.
А н н а (Мигачевой). Благодарю покорно. (Фетинье.) А ваш
платочек извольте.
Ф е т и н ь я. Да ведь завтра, чай, опять потреплетесь,
так понадобится. А мне что за крайность! У меня этой дряни много.

Анна уходит.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Мигачева,
Фетинья.
М и г а ч е в а. Набрали христа-ради да и закутили.
Ф е т и н ь
я. Я слушаю да только помалчиваю. С чем сообразно: сами милостыню просят, а
жених благородный, видишь ты, хорошей фамилии.
М и г а ч е в а. Да, может, он
не знает их похождениев-то.
Ф е т и н ь я. А вот надо с них форс-то
сшибить.
М и г а ч е в а. Это даже и оченно можно.
Ф е т и н ь я. Мы вот и
с деньгами, да своей Ларисе жениха не найдем, а они нищие, да за благородного
норовят. Каково слушать-то!
М и г а ч е в а. Само собой. Ну, да ведь у нас не
взыщите, мы так одолжим, что чудо.
Ф е т и н ь я. Счастье вот людям! А уж я б
свою, право, и без разбору отдала.
М и г а ч е в а. Куда торопиться-то?
Ф
е т и н ь я. Как ты говоришь! Одно дело, девке удержу нет, а другое, нам зять в
дом нужен. Сам стар, торговля у нас опасная.
М и г а ч е в а. А и выгодна
ваша торговля, нет ее лучше.
Ф е т и н ь я. Еще бы. Само собой, что мы
овощную и погребок только для виду держим; а настоящий наш товар темный.
М и
г а ч е в а. Тут глаз да и глаз нужно.
Ф е т и н ь я. Да и хлопотно. Эти
самые люди приходят к нам на рассвете; ночью-то они на промысле. Ну, старику-то
и тяжело. Кабы зять, так одну ночь сам, а другую зять; да вот нет
избранников.
М и г а ч е в а. Вы об женихах, а я об невестах. Женила б вот
Елесю, да какого лысого беса за него отдадут!
Ф е т и н ь я. Зачем
лысого!
М и г а ч е в а. А то какого же?
Ф е т и н ь я. Нет, он не об
лысом думает.
М и г а ч е в а. О каком же? Где еще ему! Он младенец.
Ф е т
и н ь я. Младенец-то младенец, а по чужим садам лазит.
М и г а ч е в а. Охота
у него.
Ф е т и н ь я. И я говорю, что охота.
М и г а ч е в а. Птиц сетью
накрывает.
Ф е т и н ь я. Не он накрывает, а я его накрыла и с птицей вместе.
Только птица-то большая, больше тебя ростом будет.
М и г а ч е в а. Матушка,
виноваты! Ах, упаду. Ах, он разбойник! Погубил он мою голову.
Ф е т и н ь я.
Не твою, а мою. Узнает Истукарий Лупыч, кого причесывать-то будут? Не тебя, а
меня. Так уж вот что! Вы мне не противны, а сам-то, пожалуй, тоже не прочь. Он
об своей дочери невысокого мнения, а так надо сказать, что и за человека ее не
считает, так много спорить не будет. Конечно, Елеся против нашего звания и
приданого жених низменный; да, видно, уж судьба. Вели ты сыну одеться почище, да
приходите к нам, не мешкая. Какое-нибудь решение нам выдет: либо мне быть битой,
либо нам свадьбу пировать...
М и г а ч е в а (целуя в плечо Фетинью).
Матушка, благодетельница! То-то мне нынче во сне-то...
Ф е т и н ь я. Ну, да
уж и я сон-то...
М и г а ч е в а. Чему быть-то, так уж, видно...
Ф е т и н
ь я. Да вот, на грех-то мастера нет. Прощай покуда! Приходите скорей, пока сам
дома.
М и г а ч е в а. Прощайте, приятная моя! Мы мигом.

Входят Елеся с самоваром, Анна и Настя. Фетинья уходит в
лавку.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Анна, Настя, Мигачева, Елеся.
Е л е с
я. Кипит.
М и г а ч е в а. Брось скорей! Поди, чисти сертук; в гости
зовут.
Е л е с я. Везде поспею. (Уходит в калитку, Мигачева за ним.)
Н а с
т я. Он писал, что ровно в четыре часа...
А н н а. А к вечерне уж
звонили.
Н а с т я. Что я с ним буду говорить? У меня в голове все
перепуталось. Мне хочется и плакать и смеяться. Я готова прыгать и хлопать в
ладошки, как глупый ребенок в большой праздник; а что мне нужно, мне того не
выговорить.
А н н а. Мы прежде послушаем, что он скажет.
Н а с т я.
Тетенька, вы шаль-то вот так. (Поправляет платок на тетке.) Да пожалуйста, как
можно поделикатней!
А н н а. Ну, уж как умею. Лгать-то я не мастерица.
Н а
с т я. Нам бы как-нибудь, тетенька, припрятать свою бедность-то, чтоб не очень
уж сразу-то.
А н н а. Постараюсь.
Н а с т я. Тетенька, он идет.
А н н
а. Поди, встреть его.

Входит Баклушин.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Анна, Настя,
Баклушин.
Н а с т я. Вы-таки пришли. Ну, уж нечего с вами делать! Милости
просим. Пожалуйте сюда!
Б а к л у ш и н. Куда же?
Н а с т я. А вот сюда,
под деревья. Здесь лучше, чем в комнатах.
Б а к л у ш и н. Как? На улице? Это
довольно оригинально.
Н а с т я (представляя Баклушина). Модест Григорьич
Баклушин! Тетушка моя, Анна Тихоновна.

Баклушин кланяется.
А н н а. Садиться не угодно ли?

Баклушин садится.
Н а с т я (наливая стакан чаю). Не
прикажете ли чаю?
Б а к л у ш и н. Покорно вас благодарю. (Берет
стакан.)
Н а с т я. Не знаю, хорошо ли я хозяйничаю. Право, так неожиданно.
Сладко ли я вам налила?
Б а к л у ш и н. Превосходно. Отличный чай, отличные
сухарики.
Н а с т я. Ах, нынче и погода какая! И все так... Не угодно ли вам
еще?
Б а к л у ш и н. Позвольте. (Подает стакан.)
Н а с т я (наливая). Ах,
как мне весело, что мой чай вам нравится. Мне так это приятно слышать от вас.
(Подает стакан.) Не правда ли, у нас хорошо? Мы живем конечно, небогато, но зато
тихо, покойно. Мне, право, здесь так весело.

Входит Елеся в жилете с сертуком в руках.

ЯВЛЕНИЕ
СЕДЬМОЕ

Анна, Настя, Баклушин, Елеся, потом Мигачева.
Н а с т я. Никто
нас не трогает, никто нам не мешает.
Е л е с я (вешает сертук на дереве подле
стола и начинает чистить).
Чижик-пыжик у ворот,
Воробушек маленький.
Н
а с т я (сконфузившись). Конечно, соседи у нас люди простые. (Елесе.) Елеся, вы
бы дома сертук-то чистили. (Баклушину.) Но все нас так уважают.
Е л е с я.
Очень нужно дома-то пылить.
Н а с т я (почти сквозь слезы). А на нас-то зачем
пылите! Отойдите по крайней мере.
Е л е с я. Ничего-с, кушайте чай, вы мне не
мешаете.
Б а к л у ш и н. А он чудак порядочный!
Н а с т я. Не обращайте
на него внимания, он малоумный.
Е л е с я. Уж и сертучок, Настасья Сергевна.
(Надевает сертук.)
Н а с т я. Оставьте меня!
Е л е с я. Да вы поглядите!
(Поворачивается кругом.) Красота! Великонек немножко, да не перешивать же! Авось
вырасту; что доброе-то портить!

Входит Мигачева, принарядившись очень пестро и без вкуса.
Б а
к л у ш и н. Это что за явление?
Н а с т я. Это его мать! Она очень хорошая
женщина! Учтивая, обязательная.
М и г а ч е в а (Елесе). Скоро ль ты, чучело
гороховое?
Е л е с я. Готов. Совсем Максим, и шапка с ним.
М и г а ч е в а
(проходя мимо Насти). Чай да сахар всей компании. Ох, не очень ли важно вы
расселись-то. (Уходит в сад, Елеся за ней.)
Н а с т я (сквозь слезы). Это
ужасно! Я не знаю, за что они нынче все обижают меня. А все-таки здесь
хорошо.
Б а к л у ш и н. Нет, Настасья Сергевна, не утешайте себя, вам здесь
нехорошо. Напрасно вы оставили вашу крестную маменьку.
Н а с т я. Разве я
сама ее оставила! Она начала меня упрекать: "Что ты все хорошеешь!" Ну, а что же
мне делать! Я не виновата. Стала меня одевать похуже, а я все-таки лучше ее
дочерей. Рассердилась за это да и прогнала меня.
Б а к л у ш и н. Да, так вот
что! Ну, теперь для меня дело ясно.
А н н а. Да, ни за что обидели девушку.
Да и нам-то какая тягость! Мы и сами-то с куска на кусок перебиваемся, а тут еще
ее нам на шею спихнули.
Н а с т я (с упреком). Тетенька!
А н н а. Что,
Настенька, скрываться-то, коли он тебе знакомый! Пусть уж все узнает. Кабы с рук
ее сбыть, вот бы перекреститься можно.
Б а к л у ш и н. Сбыть! Точно вещь
какую. А куда же сбыть ее вы думаете?
А н н а. Кроме как замуж, куда ж она
годится! Ничего она не знает, ничего не умеет.
Б а к л у ш и н. Неприятное
положение! Надо подумать об этом серьезно. Что же вы делаете?
Н а с т я. Так,
кой-что.
Б а к л у ш и н. Не кой-что, вам надо трудиться! Вы хоть бы уроки
давали.
Н а с т я. Чему? Я сама ничего не знаю. Вы видели, как меня
воспитывали. Меня учили только тешить гостей, чтоб все смеялись каждому моему
слову; меня учили быть милой да наивной; ну, я и старалась.
Б а к л у ш и н.
Да. правда. Ну, так вот что: сами учитесь! Да учитесь прилежней.
А н н а.
Оно, точно, хорошо; только, пока учишься, надо кушать что-нибудь.
Б а к л у ш
и н. И то правда.
А н н а. Богатые думают об ученье, а бедные о том, чтоб
только живу быть.
Н а с т я. Постойте, погодите, тетенька! Дайте нам
поговорить. (Отходит к стороне и манит Баклушина.) Подите сюда на
минуточку!
Б а к л у ш и н (подходя). Что вам угодно?
Н а с т я. Можно вас
об одном спросить?
Б а к л у ш и н. Спрашивайте, что хотите!
Н а с т я
(тихо). Вы меня любите по-прежнему?
Б а к л у ш и н. Больше прежнего.
Н а
с т я. Ах, как это хорошо!
Б а к л у ш и н. А вы?
Н а с т я. Про меня-то
что и говорить! Кого ж мне и любить, как не вас? Так смотрите же!
Б а к л у ш
и н. Что смотреть-то?
Н а с т я. Не обманите меня.
Б а к л у ш и н. В чем?
Я вам ничего не обещал.
Н а с т я. Вы обещали меня любить, а это мне дороже
всего.
Б а к л у ш и н. Если я вам так дорог, отчего же вы давеча не хотели
сказать мне своей квартиры?

Подходят к столу.
Н а с т я. Я боялась, что вы войдете к нам,
увидите нашу бедность и разлюбите меня. (Плачет.)
Б а к л у ш и н. А
плакать-то об чем?
Н а с т я. Мне стыдно.
Б а к л у ш и н. А зачем же
стыдиться бедности?
А н н а. А то чего же стыдиться-то! Есть ли что еще хуже,
обидней бедности, ообенно для молодой девушки?
Б а к л у ш и н. Мало ль что
есть хуже бедности!
А н н а. Вы посмотрите хорошенько на людей-то! Многие ль
стыдятся того, что хуже-то, а бедности-то всякий стыдится. Вы сами бедности не
знаете, оттого не по-людски и судите.
Н а с т я. Оставьте, тетенька, этот
разговор. Вы опять за то же. Я так счастлива, что Модест Григорьич у меня в
гостях! Можно нам теперь хоть ненадолго и забыть про свое горе.
Б а к л у ш и
н. Вот теперь вы очень мило рассуждаете. Позвольте за это поцеловать вашу
руку!
Н а с т я. Ах, извольте, извольте!

Выходят из саду Фетинья, Мигачева, Лариса и
Елеся.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Анна, Настя, Баклушин, Фетинья,
Мигачева, Лариса и Елеся.
Ф е т и н ь я. Ишь, блаженствуют! Ну, не обида
это?
М и г а ч е в а. А вот я сейчас осажу их. (Подходит к столу.) Уж вы
очень проклажаетесь за чужим-то самоваром. Нам самим нужно, у нас тоже гости;
они хоть и не благородные, а пожалуй, что и почище будут. Бери, Елеся!

Елеся берет самовар и уносит.
Н а с т я. Что с вами? За что
вы нас обижаете?
М и г а ч е в а. Уж не взыщите! За свою собственность всегда
могу.
Н а с т я. Нам он был уж не нужен, мы бы и сами вам отдали.
М и г а
ч е в а. Ну, еще когда вас дождешься, а так-то лучше. Да и платок-то бы отдали.
Что щеголять-то в чужом.
А н н а (отдавая платок). Возьмите!
Н а с т я.
Ах, какой стыд, какой стыд!
Л а р и с а (подходя к Насте). Здравствуйте,
Настенька!
Н а с т я (отворачиваясь). Здравствуйте!
Л а р и с а. Это ваш
жених? Даже очень недурен.
Н а с т я. Какой жених! У меня нет жениха.
Л а
р и с а. Ах, напрасно. Вы не должны от нас скрываться, формально все доказывает,
что этот самый и есть ваш жених.
Н а с т я. Оставьте вы меня!
Л а р и с а.
Коль скоро вы ходите по лавкам собирать на приданое и даже бумагу для этого
выправили, как же вы можете быть без жениха? Потому вы не должны народ
обманывать.
Н а с т я. Ах, ах! (Закрывает лицо руками.)
Л а р и с а. А
вдруг и мы хотим дать вам рубль серебра и говорим: "Окажите нам вашего жениха
для видимости. Может, с вашей стороны обман!" (Отходит к Фетинье.)

Настя стоит как убитая.
Ф е т и н ь я. Ай да Лариса! Она,
нет-нет, да и скажет словцо!
Л а р и с а. Что ж, вы воображаете, что я совсем
без образования? Но как много вы о своем дитя ошибаетесь. (Важно уходит в
калитку, Фетинья и Мигачева за нею.)

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Баклушин, Анна, Настя.
Б а к л у ш и
н. Что это значит? Куда я попал?
Н а с т я (складывая руки и умоляющим
голосом). Простите меня!
А н н а (берет ее за руку). Полно ты, полно! Что за
оправдания! Ну, пошли, так и пошли. Надо чем-нибудь кормиться.
Б а к л у ш и
н. Можно ли, можно ли? У меня руки опускаются. Что мне думать о вас?
Н а с т
я. Вы меня разлюбите?
А н н а. Да что за беда такая! Дядя и свидетельство
достал и приказал ей идти, потому что кормить лишнего человека нам нечем, - мы
сами часто не евши с сидим. Вот и все. Она не смела не идти.
Б а к л у ш и н.
Вы говорили, что для молодой девушки ничего нет хуже, обидней бедности. Просить,
побираться, милостивая государыня, вот что хуже бедности.
А н н а. Это не
хуже бедности, милостивый государь, это самая бедность-то есть. Сначала просить,
потом воровать...
Б а к л у ш и н. Что за ужасы! Что вы ее пугаете! Вам еще
далеко до крайности, вы пьете хороший чай.
Н а с т я. Ах, этот чай! Вся и
беда-то от него. Послушайте! Вы писали, что придете ко мне, а у меня решительно
ничего не было, нечего и заложить; а мне хотелось вас чаем напоить, вот я и
пошла. Я не знала, что это так дурно.
Б а к л у ш и н. Так вы это для меня?
Благодарю вас. Но вот что, Настасья Сергевна: коли денег нет, так работать надо,
работать, а не милостыню просить.
А н н а. А вы думаете, мы сложа руки сидим?
Мы чуть не ослепли от работы. Да что стоит наша работа, когда мы ничего не
умеем. Мы на хлеб не вырабатываем.
Б а к л у ш и н. По-моему, уж лучше в
горничные идти.
Н а с т я. Тетенька, вон что говорят. Найдите мне место, я
пойду в горничные.
А н н а. Мало ль что говорят, а ты слушай всех. Где тебя
держать будут? Тебе рубля в месяц не дадут. Ты и утюга-то в руки взять не
умеешь. (Баклушину.) Вы видите наше положение, вы ее любите; вот вам бы и помочь
бедной девушке.
Б а к л у ш и н. Чем же я могу?
А н н а. Ведь вы
холостой?
Б а к л у ш и н. Холостой.
А н н а. Женитесь!
Н а с т я.
Тетенька, перестаньте.
А н н а. Что за церемонии! Спасите ее, ведь
погибнет.
Н а с т я (с испугом). Тетенька, разве я погибну?
А н н а.
Погибнешь, душа моя. Не ты первая, не ты последняя.
Н а с т я. Ах, как
страшно! (Баклушину.) Так спасите меня!
Б а к л у ш и н. Ангел мой, я люблю
вас, но жениться было бы безумие с моей стороны. У меня ничего нет. Жалованья
мне только хватает на платье, да и то я чуть не всем портным в Москве должен. Я
сам ищу богатой невесты, чтоб поправить свои дела.
А н н а. Да, вот что?
Н
а с т я. Хорошо же вы меня любите!
Б а к л у ш и н. Вас-то я люблю
очень.
Н а с т я. А себя больше?
Б а к л у ш и н. Немножко больше.
Н а
с т я. Бог с вами! (Отворачивается и плачет.)
Б а к л у ш и н (берет ее за
руку). Ну, перестаньте, Настасья Сергевна! Настенька! Ну, рассмейтесь! Ну,
агунюшки, дитя мое милое! Ну, какой я муж? Я ведь шалопай совершеннейший. Ну,
рассмейтесь!

Настя улыбается.
А н н а. А, так вы шалопай? Да, я вижу. Ну,
а нам не до шутовства! Мне слушать больно. У нас забота о насущном хлебе, а вы
хотите смешить нас! Ей не агунюшки нужны! Ей нужен теплый угол да кусок хлеба.
Вот подойдет осень, этому ребенку и надеть-то нечего, и кушать-то нечего, и
жить-то негде. Если дядя и не погонит, так она в нашей сырой конуре умрет через
неделю. Мы на вас надеялись: она, бедная, последние деньжонки истратила, чтоб
принять вас поприличнее.
Б а к л у ш и н. Я бы рад всей душой помочь Настасье
Сергевне, но у меня есть одно ужасное обстоятельство, которое связывает мне
руки. Ах, если б вы знали!
А н н а. Разговор короток. Ей помощь нужна
настоящая, а вы, как я вижу, ровно ничем ей помочь не можете.
Б а к л у ш и
н. Отчего же ничем? Дружеским участием, советом.
А н н а. Отчего это богатым
никто ничего не советует, а все только бедным? Как будто у бедных уж и ума нет.
У нас, бедных, только денег нет, а ум такой же, как и у вас. Что нынче за свет
такой! С наставлением набивается всякий, а денег никто не дает.
Б а к л у ш и
н. Где мне взять денег! Мне самому не хватает. Разве малость какую-нибудь!
А
н н а. Да хоть и малость, все-таки ей помощь. У ней ведь уж чисто ничего.
Н а
с т я. Тетенька, я от него не возьму ни за что.
А н н а. Ты не возьмешь, я
возьму. Коли теперь с вами нет, занесите как-нибудь. Доброе дело сделаете.
Б
а к л у ш и н. Непременно занесу, непременно. Ох, этот ростовщик проклятый,
опутал он меня по рукам и по ногам. А я, знаете ли что, я все-таки подумаю;
может быть, ведь...
А н н а. Подумайте! Душу-то ее пожалейте! А то ведь я...
уж там суди меня бог! Я с голоду умереть ей не дам. Я знаю, что такое
голод.
Б а к л у ш и н. Прощайте, мой милый ребенок. Я вот что, я к вам
сегодня же зайду.
Н а с т я. Приходите!

Баклушин раскланивается и уходит.

ЯВЛЕНИЕ
ДЕСЯТОЕ

Анна, Настя.
А н н а. Ну, видела я теперь твоего знакомого
довольно хорошо. Надо бы тебя поругать хорошенько, да уж и жалко.
Н а с т я.
За что?
А н н а. Истратила ты свои последние деньжонки, а что толку!
Послушай-ко ты меня! Выкинь ты его из головы вон.
Н а с т я. Да ведь он
сказал, что еще подумает.
А н н а. Ну, да, как же! Будет он думать, нужно ему
очень! А коли и будет, так ничего не выдумает. Ему бы только болтать о пустяках,
вот его дело. Много таких-то по Москве бегает, да не очень-то они нам нужны. Мы
иной день не евши сидим, а он придет с разговорами только оскомину набивать. И
не надо его, и бог с ним.
Н а с т я. Ах, не прогнать же его!
А н н а.
Отчего ж не прогнать; и прогоним. Вот он нынче придет; я тебя научу тогда, что
ему сказать. Поверь, что он больше и не заглянет к нам. Да и хорошо бы. Какая от
него польза? На что он нам? Сбивать тебя с толку? Так у тебя и то его немного. А
тебе, душа моя, пора самой думать о себе, да, ох, думать-то хорошенько.
Ребячество твое кончилось, миновалось.
Н а с т я. Я знаю, что оно
миновалось.
А н н а. Нет, плохо знаешь! Все еще ты ребячишься. А ребячиться
тебе уж не то что стыдно, а как-то зазорно глядеть-то на тебя. Богатая девушка
прыгает, так ничего, весело; а бедная скачет, как коза, так уж очень обидно на
нее. Что было, то прошло, того не воротишь; а впереди для тебя - нечего мне
скрывать-то - и сама ты видишь, ничего хорошего нет. Жить с нами в нищете, в
холоде, в голоде тебе нельзя. И остается тебе...
Н а с т я. Что мне
остается?
А н н а. Что тебе остается-то? Бедная ты, бедная! Лучше бы всего
тебе теперь...
Н а с т я. Что, тетенька?
А н н а. Что? Умереть, вот
что.
Н а с т я. Ах, умереть...
А н н а. Да. Я об тебе и плакать бы не
стала. В могилку-то тебя как в постельку бы положила.
Н а с т я. Страшно,
тетенька! (С криком.) Ах, страшно, страшно! Холодно. Повезут меня на этих черных
дрогах... такие страшные! Лежать в могиле, а все живут!.. Мне жить хочется, я
такая молоденькая.
А н н а. Ох, жить! Да ведь уж нечего делать! Бог смерти не
дает, так, видно, жить надобно. Только я уж тебе сказала, что жить так, как мы
живем, тебе нельзя. Да и что за напасть! Ты такая хорошенькая, тебе можно жить и
лучше.
Н а с т я. А как же?
А н н а. А вот в сумерки придет купец...
Дело-то ясное; я давеча тебе всего не сказала, что он со мной говорил.
Н а с
т я (закрывая лицо руками). Ах, ах! Нехорошо!
А н н а. Да, нехорошо. Что
дурное хвалить! А где ж взять для тебя хорошего-то? Тебе его в жизни и не
дождаться никогда. Уж худого-то не минуешь. Так из худого-то надо выбирать, что
получше.
Н а с т я. Дайте мне подумать.
А н н а. Думай, Настенька, думай,
душа моя, хорошенько. Хуже всего, коли руки опустишь. Затянешься в нашу
нищенскую жизнь, беда! Думай теперь, пока еще в тебе чувства-то не замерли, а то
и солдатской шинели будешь рада.
Н а с т я. Ай, что вы! Нет, нет!
А н н а.
Ходить по домам побираться, то кусочек сахарцу занять, то огарочек свечки;
подбирать на чужих дворах щепочки, чтоб вскипятить горшок пустых щей...
Н а с
т я. Ах нет, нет! Не говорите, замолчите! (Подумав.) Тетенька!
А н н а. Что,
душа моя?
Н а с т я. А много девушек умирают... от бедности, от горя?
А н
н а. Довольно-таки.
Н а с т я. А много и таких...
А н н а. Каких?
Н а с
т я. Ах, как стыдно!
А н н а. Ох, много, много!
Н а с т я. И все смеются
над ними, презирают, обижают их... бедных?
А н н а. Есть, кто и пожалеет;
только мало христианства-то в людях.
Н а с т я. И ведь никому-то, никому, кто
на тебя косо взглянет, кто от тебя отворотится, рассказать нельзя, объяснить
нельзя, что тебе только и оставалось или смерть или такая жизнь.
А н н а.
Думай, Настенька! Времени остается нам немного; купец придет скоро, - надо будет
ему сказать что-нибудь. Да ты не забудь и того, что завтра нам опять идти
сбирать; а если ты не пойдешь, так дядя тебя прогонит из дому.
Н а с т я.
Помогите мне, посоветуйте!
А н н а. Нет, мой друг, я греха на душу не возьму.
И не слушай ты никого, будь ты сама над собой большая. А я ни советовать тебе,
ни осуждать тебя не стану. Хочешь ты, живи...
Н а с т я. Да, тетенька,
простите меня, не презирайте меня, мне хочется пожить получше! (Прилегает на
грудь к Анне Тихоновне.)
А н н а. Бог тебя простит; я тебе не
судья.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ЛИЦА:

К р у т и ц к и й.
А н
н а.
Н а с т я.
Ф е т и н ь я.
Л а р и с а.
М и г а ч е в а.
Е л
е с я.
П е т р о в и ч.
Б а к л у ш и н.
Р а з н о в е с о в, солидная
личность.

Декорация та же. Летние сумерки.

ЯВЛЕНИЕ
ПЕРВОЕ

Выходят: Елеся из своей калитки с кистью и ведром краски, Петрович
из лавки.
П е т р о в и ч. За мастерство?
Е л е с я. За мастерство, друг.
Не так живи, как хочется, а как люди приказывают.
П е т р о в и ч. А тебе как
хочется?
Е л е с я. Чего лучше не бывает, вот как.
П е т р о в и ч.
Дело-то о поцеловании купеческой дочери мировой кончили?
Е л е с я. Еще какой
мировой-то! Жених, брат, я. Вот пословица-то: не родись умен, не родись пригож,
а родись счастлив.
П е т р о в и ч. На грех-то, говорят, и из палки
выстрелишь.
Е л е с я. Именно, брат. Не надеялся, нечего сказать.
П е т р
о в и ч. Чудеса!
Е л е с я. Вот поди ж ты.
П е т р о в и ч. На баб-то
дивиться нечего, на них куричья слепота бывает, а как же это сам-то! Он тебя не
в первый раз видит; дарование и образование твое ему известны.
Е л е с я. Сам
ничего, сам меня любит. Знаешь за что? У тебя, говорит, характер хорош, легок;
если тебя когда счетами по затылку, ты не обидишься.
П е т р о в и ч. Что тут
обидного?
Е л е с я. Само собой. Русская пословица: за тычком не гонись!
Так-то, Петрович, за тычком не гонись!
П е т р о в и ч. Верно твое слово. Да
и нечему дивиться, что, не доглядя, тебя за человека приняли; ты вот чему
подивись!
Е л е с я. Чему, друг?

Входит Крутицкий, останавливается у своего крыльца и
прислушивается.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Елеся, Петрович и
Крутицкий.
П е т р о в и ч. Я вчера Михея видел в совете опекунском.
Е л е
с я. На подъезде с нищими? У него, гляди, там место откуплено.
П е т р о в и
ч. То-то нет. В зале стоит у окошечка. Кладет ли он, вынимает ли, уж не
рассмотрел, а в руках у него деньги видел.
Е л е с я. Он ли, полно?
П е т
р о в и ч. Верно. А и то сказать, и удивляться-то нечего! Сколько лет он
процентщиком-то был!
Е л е с я. Слышали мы, брат, слышали; да что ж у него
денег-то не видать?
П е т р о в и ч. Увидишь ты, как же! Ишь ты у него
решетка-то какая крепкая. Кабы денег не было, зачем бы ему за железной решеткой
жить.
Е л е с я. Значит, свою осторожность наблюдает?
П е т р о в и ч.
Наблюдает. У него, говорят, и дверь-то внутри железная, двумя замками
запирается. Только нет таких замков, Елеся, которых бы отпереть нельзя было.
Ключ не подойдет, так разрыв-трава есть на то.
Е л е с я. Да и надо этих
процентщиков грабить, братец ты мой, потому не пей чужую кровь.
П е т р о в и
ч. Да и не забывают их: это грех сказать. Что ни послышишь, того убили, другого
ограбили.
Е л е с я. Все ж таки, брат, лучше, ничем честных людей.
П е т р
о в и ч. Ну, друг, у воров этого расчета нет. Вор ворует, где ему ловчее, а
конечно, и того не забывает, что у процентщика сразу много зацепить можно. Про
Михея, должно быть, наши мастера еще не знают, а прослышат, так не миновать и
ему. Да уж, кажется, своими бы руками помог, так я на него зол.
Е л е с я. За
что, про что?
П е т р о в и ч. Есть тому причина. Еще когда он служил, так
попался я по одному казусному делу, по прикосновенности. Человек я тогда был
состоятельный, дела вел большие, конкурсами занимался. Не Петровичем меня
звали-то, а Иваном Петровичем Самохваловым.
Е л е с я. Ну, и что же, друг
единственный?
П е т р о в и ч. Ну, и спрятал он меня в каменный мешок, что
острогом зовут. Томил, томил, сосал, сосал деньги-то, да тогда только
погулять-то выпустил, когда всего нaбело отчистил. В одном сертуке пустил. Век я
ему не забуду. (Уходит в калитку.)

Михеич подходит к Елесе.
Е л е с я. Михею Михеичу наше
почтение!
К р у т и ц к и й. Здравствуй, Елеся! А я вот целый день бродил;
обещали мне помочь на бедность, да ничего не дали, так целый день даром и
проходил.
Е л е с я. А я так слышал, что вас поздравить надо с получением, с
большим получением.
К р у т и ц к и й (машет руками). Что ты закричал! Что ты
закричал! Эх, Елеся! Ну, кто услышит, и убьют меня. Убить-то убьют, а найдут у
меня грош; старичка за грош и убьют, даром душу и загубят. Тебе кто сказал
(тихо), что я деньги получил?
Е л е с я. Петрович сказал.
К р у т и ц к и
й. Хороший человек Петрович, я его люблю. Ты ему скажи, что я его люблю. Только
он ошибся.
Е л е с я. Да нечто я ему верю!
К р у т и ц к и й. Ошибся он;
долго ль ошибиться! Дельный человек этот Петрович, дельный.
Е л е с я. Еще
какой делец-то! По судам ходит, дела охлопатывает.
К р у т и ц к и й. Да,
да.
Е л е с я. Пачпорта пишет.
К р у т и ц к и й. Да, да... А кому он их
пишет?
Е л е с я. Стало быть, кому нужно. Правой рукой пишет, левой руки
прикладывает.
К р у т и ц к и й. Хорошее занятие, доходное. Хороший человек
Петрович, дельный... А воров он знает?
Е л е с я. Первый друг им всем. Вот
здесь в лавочке по ночам пачпортами и торгует. У него и печати всякие есть.
К
р у т и ц к и й. И жилец он исправный, на квартире его держать хорошо.
Е л е
с я. Что ж его не держать! За квартиру платит. Скоро нас тут, Михей Михеич, одна
компания будет, потому меня лавочник в зятья берет.
К р у т и ц к и й.
Хорошая компания, хорошая. Все вы хорошие люди. А я вот нынче, Елеся,
гривенничек было потерял. Как испугался! Потерять всего хуже; украдут, все-таки
не сам виноват, все легче.
Е л е с я. Зато найти весело, Михей Михеич. Вот
кабы...
К р у т и ц к и й. Кому счастье, Елеся. А нам нет счастья; бедному
Кузиньке бедная и песенка. Терять - терял, а находить - не находил. Очень
страшно - потерять, очень! Я вот гривенничек-то засунул в жилетку, да и забыл;
вдруг хватился, нет. Ну, потерял... Задрожал весь, руки, ноги затряслись, -
шарю, шарю, - карманов-то не найду. Ну, потерял... одно в уме, что потерял. Еще
хуже это; чем бы искать, а тут тоска. Присел, поплакал, - успокоился немножко;
стал опять искать, а он тут, ну и радость.
Е л е с я. Да, Михей Михеич,
нашему брату и гривенник деньги. Деньги вода, Михей Михеич, так сквозь пальцы и
плывут. Денежка-то без ног, а весь свет обойдет.
К р у т и ц к и й. Бегают
денежки, шибко бегают. Безумия в мире много, оттого они и бегают. Кто умен-то,
тот ловит их да в тюрьму.
Е л е с я. Хитро ловить-то их; это не то, что
чижей, не скоро поймаешь.
К р у т и ц к и й. Не скоро поймаешь, не скоро.
(Отходит к своему крыльцу.)
Е л е с я (начинает красить загородку своего
сада).
Чижик-пыжик у ворот,
Воробушек маленький.
К р у т и ц к и й. Ай,
ай, ай! Что я слышал-то, что я слышал! Что затевают! Что девают! Вот она,
жизнь-то наша! Убить сбираются, ограбить! Уберег меня бог, уберег. А я вот
услыхал, ну и спрячусь, сам-то и цел буду. Ну, и пусть их приходят, пусть замки
ломают. Приходите, приходите! Милости просим! Немного найдете. Мы и дверей не
запрем! Хорошо бы их всех, как в ловушку, а потом кнутиком. Иголочку бы с
ниточкой мне поискать. Ну, да еще поспею. Приводи гостей, Петрович, приводи! А я
пока вот в полицию схожу. (Уходит.)

Выходит из калитки Лариса.

ЯВЛЕНИЕ
ТРЕТЬЕ

Елеся, Лариса, потом Фетинья, Мигачева.
Л а р и с а. Но как вы
не авантажны!
Е л е с я. Умыться-то недолго; да ведь сколько ни умывайся,
белей воды будешь. Медведь и не умывается, да здоров живет.
Л а р и с а. Вы,
пожалуй, и на крышу влезете.
Е л е с я. Что ж, Москву видней-с.
Л а р и с
а. Но когда же вы мной заниматься будете? К вам и подойти нельзя.
Е л е с я.
Ничего-с, я со всякой осторожностью. Пожалуйте, здесь довольно свободно
разговаривать можно.

Лариса подходит к нему. Выходят из калитки Фетинья и
Мигачева.
Ф е т и н ь я. Я, матушка, никогда не закусываю, этой глупой
привычки не имею.
М и г а ч е в а. Вы такая умная, такая умная, что уж я и
руки врозь.
Е л е с я (Ларисе). Однако наши старушки разговорцу-то себе
прибавили.
Л а р и с а. Одно для них развлечение, потому как они ко всему в
жизни довольно бесчувственны.
Ф е т и н ь я. Почему я умна?
М и г а ч е в
а. Бог одарил.
Ф е т и н ь я. Потому я женщина ученая.
М и г а ч е в а. Уж
одно при одном.
Ф е т и н ь я. Я женщина ученая, очень ученая.
М и г а ч е
в а. Другие б и рады, да негде им этого ученья взять.
Ф е т и н ь я. Моему
ученью ты не обрадуешься: я себе все ученье видела от супруга.
М и г а ч е в
а. От супруга? Скажите!
Ф е т и н ь я. Да, от супруга. Ты спроси только, чем
я не бита. И кочергой бита, и поленом бита, и об печку бита, только печкой не
бита.
М и г а ч е в а. Однако же...
Ф е т и н ь я. Первая мне наука была
за мои чувствы, что чувствительна я до всего и сейчас в слезы. Вторая за
характер.
М и г а ч е в а. Что ж, ваш характер очень даже легкий.
Ф е т и
н ь я. Не скажи ты этого, не скажи! Женщина я добрая, точно... и если б не мой
вздорный характер, дурацкий, что готова я до ножей из всякой малости, кажется,
давно бы я была святая.
М и г а ч е в а. Вспыльчивы?
Ф е т и н ь я. Вот за
это-то за самое.
М и г а ч е в а (Елесе). Что ты носишься с ведром-то,
слоны-то продаешь! Красил бы поскорее, да и к стороне. Наговориться-то после
успеете.
Л а р и с а (Елесе). Оставьте эти слова безо внимания.
Е л е с я.
Любовь, маменька.
М и г а ч е в а. Ну, любовь! Ты дело-то отделай
сначала!
Е л е с я. Я, маменька, живо!
М и г а ч е в а. Да ты
старательней!
Е л е с я. Что тут! Не живопись какая! Я, маменька, сразу, я
вот как. (Поет.) Танцуй, Матвей. (Красит машинально, переговариваясь и
пересмеиваясь с Ларисой.)
Ф е т и н ь я (садясь на скамью у калитки). И сама
я не похвалю свой характер; из-за малости, вот из-за малости, готова я съесть
человека. Приятна ты мне, а задень меня чем-нибудь... Присесть, устала. (Садится
на скамью подле загородки.)
М и г а ч е в а. Ах, вы поосторожней! Тут...
Е
л е с я (одной рукой обнимает Ларису, другой красит, не глядя). Танцуй, Матвей.
(Задевает Фетинью кистью по лицу.)
Ф е т и н ь я. Уах! Батюшки! Что это
такое?
Е л е с я. Не жалей лаптей. (Задевает еще.)
Ф е т и н ь я. Ай!
М
и г а ч е в а. Разбойник, что ты делаешь! Что сделал, погляди!
Е л е с я
(взглянув ни Фетинью). Окрасил. (Бросает кисть и с отчаянием опускает
руки.)
М и г а ч е в а (Фетинье). Матушка, Фетинья Мироновна, утритесь!
(Хочет утереть ее.)
Ф е т и н ь я. Не тронь, не тронь! Вотрешь, хуже будет,
внутрь войдет. Ах!
М и г а ч е в а. Матушка, умойтесь подите! Ручки, ножки
буду целовать.
Ф е т и н ь я. Нет! Вы будете красить, а я умывайся. Тебе
хочется, чтобы знаку-то не было. Нет! Не хочу, не хочу. По всей Москве так
пойду, пусть люди смотрят.
М и г а ч е в а. Матушка, припадаем к стопам
твоим! Умойся!
Ф е т и н ь я. Нет, по улицам пойду, по всем переулкам пойду.
Вот призрели нищих, а они на-ко что! Поняла я тебя теперь, очень хорошо
поняла!
М и г а ч е в а. Да я-то чем же...
Ф е т и н ь я (Елесе). Ты не то
что в наш сад, и мимо-то не ходи, а то собак выпущу! (Мигачевой.) Поняла я тебя
теперь довольно хорошо. Вот вы что, заместо благодарности. Да чтоб я забыла, да,
кажется, ни в жизнь. (Ларисе.) Иди, говорят! Аль того ж дожидаешься? Поводись с
нищими-то, от них все станется. Окна-то на вашу сторону заколотить велю.
Л а
р и с а. Да пойдемте, будет вам маскарад-то представлять. (Уходит.)
Ф е т и н
ь я. Вот еще выкормила чаду на свою голову. (Уходя.) Не забуду я вам обиды! До
суда дойду. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Мигачева и Елеся.
М и г а ч е в а
(плача). Все ты, разбойник, нарушил, все ты нарушил.
Е л е с я. Вешайте! одно
слово, вешайте! Удавить меня теперь одно средство!
М и г а ч е в а. Что мне
проку вешать-то тебя, что проку? Ну, удавлю я тебя, ну, удавлю, да что толку-то
будет? Отвечай ты мне, что толку-то, отвечай! Ну, не злодей ты для своей
матери?
Е л е с я. Я, маменька, злодей. Я злодей. Теперь я сам вижу, что я
злодей.
М и г а ч е в а. И не кажись ты мне на глаза отныне и до века! И к
воротам ты не подходи! Хоть бы ты провалился куда, развязал бы мою голову. Нет
вот на человека пропасти!
Е л е с я. А вдруг от слова-то станется!
М и г а
ч е в а. Что еще с тобой станется, погубитель?
Е л е с я. Прочитаете в
"Полицейских ведомостях".
М и г а ч е в а. Отвяжись ты с своими ведомостями!
Провались ты и с ведомостями вместе! Не расстроивай ты меня больше! И так мне
слез своих не проплакать. Вот тебе и счастье! Словно во сне видела. У, варвар!
(Уходит.)

Выходит Петрович.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Елеся и
Петрович.
Е л е с я. Петрович, погибаю.
П е т р о в и ч. Опять?
Е л е с
я. Еще хуже.
П е т р о в и ч. Иль уголовщина?
Е л е с я. Она самая.
Фетинью Мироновну окрасил.
П е т р о в и ч. Каким колером?
Е л е с я. Да
все одно.
П е т р о в и ч. Нет, брат, разница.
Е л е с я. Сажей,
друг.
П е т р о в и ч. Худо!
Е л е с я. Голландской.
П е т р о в и ч.
Еще хуже. Ну, плохо твое дело! Ты бы лучше в какую-нибудь другую.
Е л е с я.
Почему так, скажи, братец?
П е т р о в и ч. Тут вот какой крючок! Окрась ты
ее в зеленую или в синюю: можно сказать, что без умыслу. А сажа! Что такое сажа?
Ее и в лавках-то не для краски, а больше для насмешки держат. Тут умысел твой
видимый.
Е л е с я. Ответ велик?
П е т р о в и ч. Велик. Что муж в гильдию
платит, так за жену вдвое заплатишь, а кабы дочь окрасил, так вчетверо.
Е л е
с я. Прощай, друг! Не скоро увидимся.
П е т р о в и ч. Куда ты?
Е л е с я.
Скитаться. (Убегает.)

Петрович входит в лавку. Из дома выходят Анна и
Настя.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Анна, Настя, потом Баклушин.
А н н а.
Он теперь, того гляди, придет, коль не обманет. Помни все, что я тебе говорила.
Так прямо ему и режь. Об чем ты, дурочка, плачешь? Ведь уж все равно, долго он
ходить к тебе не станет, скорехонько ему надоест, сам он тебя бросит. Тогда хуже
заплачешь, да еще слава дурная пойдет. А тебе славу свою надо беречь, у тебя
только ведь и богатства-то. Вон он, кажется, идет. Смотри же, будь поумнее!
Богатым девушкам можно быть глупыми, а бедной девушке ума терять нельзя, а то
пропадешь. (Уходит.)

Входит Баклушин.
Б а к л у ш и н. Вот я и опять к вам.
Н а
с т я. Ах, это вы!
Б а к л у ш и н. Да, я. Видите, как я держу слово.
Н а
с т я. Напрасно беспокоились. У вас, должно быть, времени некуда девать.
Б а
к л у ш и н. Чтоб видеть вас, я всегда найду время.
Н а с т я. Неужели? А
лучше бы вы не ходили, оставили меня в покое.
Б а к л у ш и н. Что так? Что с
вами?
Н а с т я. Мне некогда занимать вас разговорами; я бедная девушка, мне
нужно работать. Вы такой щеголь, вы любите одеваться хорошо, а хотите, чтоб я
встречала вас в этом платье и не стыдилась! За что вы меня мучите? С меня
довольно и того, что я каждый день плачу, когда надеваю это рубище. Вы одеты вон
как хорошо, а я - на что это похоже.
Б а к л у ш и н. Ах, какое вы бедное
существо!
Н а с т я. Ну, вот бедная, так мне и нечего разговаривать с вами, а
надо работать.
Б а к л у ш и н. Ну, одну минуточку.
Н а с т я. Да что
минуточку! Вот мне завтра опять идти в город, у купцов просить.
Б а к л у ш и
н. Что вы, что вы! Послушайте! Вам нельзя оставаться в этом положении.
Н а с
т я. Я знаю, что нельзя; я и не останусь.
Б а к л у ш и н. Как же вы
поступить хотите?
Н а с т я. Да вам что за дело. Вот были давеча деньги,
истратила вот задаром...
Б а к л у ш и н. Вы меня пугаете.
Н а с т я. Хоть
бы какие-нибудь деньжонки, а то ничего! Как это! Ни платья, ничего...
Б а к л
у ш и н. Мне страшно за вас. Вы в опасности.
Н а с т я. Ну, что ж такое! Туда
мне и дорога. Никому меня не жалко; никто меня не любит. Как это, ни башмаков,
ничего...
Б а к л у ш и н. Как бы мне хотелось помочь вам!
Н а с т я. Ну,
так что ж, за чем же дело стало?
Б а к л у ш и н. Но как помочь, как?
Н а
с т я. Дайте мне тысячу рублей ассигнациями.
Б а к л у ш и н. Не меньше?
Н
а с т я. Не меньше. Мне так нужно.
Б а к л у ш и н. Но отчего же непременно
тысячу, отчего не больше? Вам это слово нечаянно попало на язык, вот вы и
говорите.
Н а с т я. Вы думаете? Как же! Нет, нет, уж я знаю. Вот если не
дадите тысячу рублей, ну, и...
Б а к л у ш и н. Ну, и что же?
Н а с т я.
Ну, и разговаривать вам со мной, и видеть меня нельзя.
Б а к л у ш и н. А
если дам?
Н а с т я. Тогда пожалуйте к нам, когда вам угодно. Да что, Модест
Григорьич, ведь у вас нет, так нечего и говорить.
Б а к л у ш и н. И очень
жалко, что нет.
Н а с т я. И я жалею, да уж делать нечего.
Б а к л у ш и
н. Скажите, кто вас научил так разговаривать?
Н а с т я. Что вы меня все еще
за дуру считаете! Нет, уж извините! Да что мне разговаривать! мне некогда, меня
тетенька забранит.
Б а к л у ш и н. За что?
Н а с т я. Что я не работаю.
Хорошо разве тут с вами под забором-то стоять! Вам хочется, чтоб про меня дурная
слава пошла?
Б а к л у ш и н. Ну, бог с вами! Прощайте! будьте
счастливы!
Н а с т я. Покорно вас благодарю. А что ж, вы давеча обещали
подумать-то? Подумали вы?
Б а к л у ш и н. Извините! Обстоятельства такие,
просто самому хоть в петлю.
Н а с т я. Я так и знала. Ну, прощайте!

Баклушин медленно удаляется.
Что тетенька со мной сделала!
Вот уж я теперь совсем одна в божьем мире. И точно вот, как я бросилась в море,
а плавать не умею. (Входит на крыльцо и кланяется Баклушину, который стоит у
лавки.)

Входит Разновесов и осматривается. На крыльцо выходит
Анна.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Анна, Настя, Разновесов, вдали
Баклушин.
Н а с т я. Тетенька, куда вы?
А н н а. Погляди, кто пришел-то!
Встретить надо.
Н а с т я. Вот он! Ах! Что же, что же вы скажете?
А н н а.
Что же мне говорить, Настенька? Я могу только попросить его, чтоб он не обижал
тебя.
Н а с т я. Да за что ж меня обижать! Я ведь беззащитна, совсем
беззащитна.

Анна подходит к Разновесову. Настя стоит на крыльце в
оцепенении.
А н н а (Разновесову). Здравствуйте!
Р а з н о в е с о в
(кланяется). Пожалуйте сюда к сторонке!
А н н а. Вы бы в комнату пожаловали,
посмотрели, как мы живем.
Р а з н о в е с о в. Нет, уж вы нас извините-с!
Этот самый ваш домик-с? Плох-с. Отсюда вижу.
А н н а. Да что ж хорошего на
улице...
Р а з н о в е с о в. Нет, уж извините-с! Мы тоже осторожность свою
знаем. Не знавши-то, да в семейный дом неловко, - бывали примеры.
А н н а.
Хоть убейте, не пойму.
Р а з н о в е с о в. Меня тоже, так как слабости наши
многим известны, записочкой пригласили в один дом.
А н н а. Ну, так что
же-с?
Р а з н о в е с о в. Ну, только что взошел, ту ж секунду расписку в
пятьсот целковых и взяли. Можно и здесь; разговор не велик. Пожалуйте сюда, к
сторонке. (Отходит к стороне и говорит с Анной тихо.)

Баклушин подходит к Насте.
Б а к л у ш и н. Что это за
господин?
Н а с т я. Ах, оставьте меня, отойдите! Зачем вы воротились? Зачем!
Боже мой! (Убегает в комнату.)
Р а з н о в е с о в (Анне). Уж это само
собой-с, из рук в руки. И насчет вас мы тоже этот порядок знаем; вы не
беспокойтесь! Ситчику темненького, а когда и шерстяной материи, недорогой; нынче
эта фабрикация в ходу.
А н н а. Покорно вас благодарю.
Р а з н о в е с о
в. Насчет скромности оченно нам желательно, чтоб разговору этого меньше.
А н
н а. Какой разговор! Чем тут хвастаться, батюшко, помилуйте!
Р а з н о в е с
о в. Так-с, правду изволите говорить. А от нас уж разговору не будет, потому мы
тоже опасность имеем от супруги, так как наша супруга, при всей их
бестолковости, очень горячий характер имеют-с.
А н н а. Уж вы
поберегите.
Р а з н о в е с о в. Само собою-с. Дебошу от нас не ожидайте. У
других это точно, что дебоширство на первом плане, потому в том вся их жизнь
проходит, а мы совсем на другом положении основаны. Конечно, иногда, с
приятелями...
А н н а. Ох, уж с приятелями-то...
Р а з н о в е с о в.
Ничего-с, сударыня, нельзя же. Иногда с обеда-с какого немножко навеселе: куда ж
деться! А, впрочем, деликатно.
А н н а. Знаю я вашу деликатность-то. Кто и
видывал-то вас вдоволь, и тому глядеть на вас сердце мрет, а кто не видывал-то,
подумайте! Да, кажется... Боже вас сохрани!
Р а з н о в е с о в. Однако ж мы
себя ничем не доказали с дурной стороны.
А н н а (горячо). Да если вы ее
обидите, я с вами жива не расстанусь. Варваром надо быть, зверем, а не
человеком.
Р а з н о в е с о в. Почему же так вы не верите нашей
солидности?
А н н а. За нее я, господи боже мой, я вас со свету сживу.
Р а
з н о в е с о в. Мы, признаться сказать, при вашей бедности, от вас таких
претензиев не ждали. А коль скоро вы, еще не видя от нас ничего, ни худого, ни
доброго... Так мы лучше все это дело оставим. Потому что ежели кляузы...
А н
н а. Какие кляузы! А жаль мне ее, бедную. (Плачет.)
Н а с т я (выглядывая из
двери, Баклушину). Что, ушел? Ушел?
А н н а. Извините вы меня! У меня сердце
поворачивается, ведь она сирота круглая. (Падает на колени.) Батюшко, отец
родной! Ведь она голубка чистая! Грех вам будет ее обидеть!
Н а с т я (на
крыльце). Тетенька, тетенька, что вы! Вот бы когда умереть-то! Модест Григорьич!
Модест Григорьич!

Баклушин подходит.
Дайте мне ножик! Дайте мне ножик!
Б а к
л у ш и н. Что вы, что вы! Успокойтесь!
А н н а (рыдая). Не погубите, вас бог
накажет.
Р а з н о в е с о в (поднимая Анну). Что вы, помилуйте! Нешто мы не
понимаем? Тоже чувствы имеем. Будьте без сумления. Так уж завтрешнего числа
пусть и перебираются, куда я сказал. На углу большой трущобы и малого
захолустья. Изволите знать?
А н н а. Хорошо-с. Знаю.
Р а з н о в е с о в.
Прямо на все готовое-с. Прощенья просим.
А н н а. Прощайте!

Разновесов уходит.
Н а с т я (бросаясь к тетке).
Тетенька!
А н н а. Ну, Настенька, не вини меня ни перед богом, ни перед
людями.
Н а с т я. Нет, нет, за что же! Я сама. Я одна виновата, я, я,
несчастная.
Б а к л у ш и н. Настасья Сергевна, что это? Что с вами?
Н а с
т я. Оставьте, меня! Уж теперь, как бы я вас ни любила, я для вас навек чужая. Я
куплена!
Б а к л у ш и н (растроганный). Ах, боже мой, что вы делаете!
Н а
с т я (падая ни грудь тетке). Тетенька, я погибла, я погибла!
А н н а
(плача). Успокойся, мой друг, успокойся.
Н а с т я (бросаясь на колени с
поднятыми руками). Господи, ничего я не прошу у тебя! Одной смерти, только одной
смерти!

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
ЛИЦА:

К р у т и ц к и
й.
А н н а.
Н а с т я.
Е п и ш к и н.
Ф е т и н ь я.
М и г а ч е
в а.
Е л е с я.
П е т р о в и ч.
Л ю т о в и два
будочника.

Декорация та же. Рассветает.

ЯВЛЕНИЕ
ПЕРВОЕ

Анна и Настя выходят из дому; Крутицкий в кустах сада
Епишкина.
А н н а. Михей Михеич, где ты бродишь?
К р у т и ц к и й (выходя
из кустов). А? Кто тут? Кто тут? (Увидав Анну.) Ты зачем? Ты что не спишь? Ты
спи, спи! Я стерегу.
А н н а. Отдохни немножко, ты старый человек.
К р у т
и ц к и й. Нет, нет, ты поди спи, ты спи!
А н н а. Да как мне уснуть-то! Ты
всю ночь бродишь; Настя вот с вечера все металась да бредила, а теперь вот
проснулась, плачет. Мы бы посидели на крылечке. А ты бы пошел, соснул.
К р у
т и ц к и й. Нет, нет, я тут погуляю.
А н н а. Ну, как хочешь. Сядь тут,
Настенька! Ветром тебя обдует, лучше тебе будет.
Н а с т я. Какой страшный
сон! Я и теперь вся дрожу!
А н н а. Да ты что видела, милая? Чего так
испугалась?
Н а с т я (в дремоте). Будто иду я по улице и вижу свои похороны.
Несут меня в открытом гробе...
А н н а. Ты засыпаешь, никак?
Н а с т я.
Нет. И сама я на себя смотрю. И все я будто прячусь от людей, все совещусь.
Надета на мне шинель, старая, изорванная, и странно... какая-то она двуличневая.
В одну сторону отливает одним цветом, каким уж - не помню, а в другую золотым...
Спать хочется... Так и сквозит, просвечивает золото. И, как будто... (Засыпает,
прислонясь к плечу Анны.)
А н н а. Ну, уснула.
Н а с т я (во сне). Держите
меня, не выпускайте!
А н н а. Э, матушка, вот ты что заговорила. Настенька,
проснись! Пойдем в комнату, там уснешь.
Н а с т я. А? Что вы? Где я?
Пойдемте!
А н н а. Михей Михеич, мы пойдем домой.
К р у т и ц к и й.
Идите, идите, я постерегу.
А н н а. Что ты, Михей Михеич, все стережешь! Этак
и в самом деле подумают, что у нас денег много. Еще убьют, пожалуй; с тобой до
беды доживешь (Уходит, Настя за ней.)
К р у т и ц к и й. И убьют, и убьют.
Чувствует, бедная.

Из лавки выходит Лютов.

ЯВЛЕНИЕ
ВТОРОЕ

Крутицкий, Лютов.
Л ю т о в (в дверь лавки). Сделай милость,
Истукарий Лупыч, не торгуй по ночам! Нехорошо. (Подходит к Крутицкому.) Ну,
что?
К р у т и ц к и й. Не были, не пришли нынче. Что делать-то, не
пришли.
Л ю т о в. Да и не придут. Только вы полицию беспокоите.
К р у т и
ц к и й. Нет, батюшка, Тигрий Львович, нет. Уж я вам их заманю, нарочно заманю.
Я старый подьячий, я свое дело знаю. Разом всю шайку накроете, орден
получите.
Л ю т о в. Недурно бы.
К р у т и ц к и й. Верно, верно. Я сам
слышал своими ушами, как они сговаривались.
Л ю т о в. Ну, теперь светло, я
свою команду возьму. Надо квартал дозором обойти. (Подает руку Крутицкому.)
К
р у т и ц к и й. Уж завтра-то не откажите, батюшка, батюшка. (Подобострастно
берет обеими руками руку Лютова и несколько раз кланяется.) Возьмите теперь,
возьмите.

Лютов дает свисток и уходит; два будочника выходят из кустов и
издали идут за ним.
Я от старых сыщиков слышал: никогда ты вора не хватай
прежде времени, не мешай ему, не мешай, а то он на суде отвертится. А ты дай ему
дело сделать, дай ему простор, да тогда и бери его. Вот мы их впустим, да и
дадим им время распорядиться... Ведь, может быть... Что делать-то! Что
делать-то! (Утирает слезы.) Может быть, они Анну и тук! (Делает рукой жест, как
рубят топором.) Что делать-то! Зато уж всех на каторгу, всех на каторгу. Жаль
Аннушку, да что ж! Это смерть хорошая; все равно что мученица. Да, да. А
воров-то на каторгу.

Входит Елеся.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Крутицкий,
Елеся.
К р у т и ц к и й. Откуда ты?
Е л е с я. Где был, там нету, Михей
Михеич!
К р у т и ц к и й. Что ж ты бродишь по ночам! Что ты бродишь?
Е л
е с я. Будешь бродить, Михей Михеич, как из дому-то ухватом. Разве б я спать-то
не умел? Да, видно, скачи враже, як пан каже. Вот и скачи по холодку-то и
слоняйся, как вор.
К р у т и ц к и й. Да, как вор, как вор.
Е л е с я. А
что у нас тут воров, Михей Михеич!
К р у т и ц к и й. Много?
Е л е с я.
Страсть! Я всех знаю.
К р у т и ц к и й. Знаешь?
Е л е с я. Знаю, Михей
Михеич. Я по ночам рыбу ловлю, так часто их вижу. И, как их увижу, сейчас с ними
в разговор: "Здравствуйте, господа жулики!" А они мне: "Здравствуйте, господин
Мигачев!" - "У меня, в моем переулке, чтоб честно и благородно!" - "Слушаем,
Елисей Иваныч!" - "А то смотрите!" - "Будьте покойны, Елисей Иваныч!" Вот я как
с ними! Я над ними командую, задачи им задаю. Видели у Ларисы собачку маленькую,
лохматенькую? Это я ей подарил. Говорю: "Господа жулики!" - "Что угодно, Елисей
Иваныч?" - "Вы, говорю, по разным местам за своим промыслом ходите, так уж вам
кстати. Чтоб была мне, говорю, собачка, маленькая, лохматенькая, хвостиком вот
так!" - "Предоставим, Елисей Иваныч". Через день готова в лучшем виде, так
точно.
К р у т и ц к и й. Ты мне их укажи как-нибудь, чтоб мне их в лицо-то
знать. Укажи!
Е л е с я. Извольте. Да вот сейчас все эти воры подле нас
будут.
К р у т и ц к и й (с испугом). Где? Где?
Е л е с я. А вот сюда в
лавочку один по одному соберутся. Квартальный ушел из лавки?
К р у т и ц к и
й. Ушел.
Е л е с я. Ну, так уж гляди, есть кто-нибудь.
К р у т и ц к и й.
Как же я их не видал?
Е л е с я. У них с той улицы особый ход есть. У всякого
плута свой расчет, Михей Михеич.
К р у т и ц к и й. Много их?
Е л е с я.
Человек восемь. Сбудут свой товар Истукарию Лупычу да уж налегке и разойдутся по
своим местам. Вон в окошечко смотрят.
К р у т и ц к и й. Куда смотрят?
Е л
е с я. Дозор нейдет ли, да и на вас поглядывают.
К р у т и ц к и й (прячась
за Елесю). На меня?
Е л е с я. Что, мол, такой за новый сторож проявился. Им
тоже нужно сторожей знать; они тоже свою осторожность должны иметь.
К р у т и
ц к и й. Я не стеречь, я так вышел, погулять, не спится.
Е л е с я. А
дубина-то зачем с вами? Ха-ха-ха!

В лавке хохот.
К р у т и ц к и й (испугавшись). Я брошу ее,
Елеся, брошу ее.
Е л е с я. Бросьте лучше; а то ведь она об двух концах.
(Хохочет.)

В лавке хохот.
К р у т и ц к и й. Чему они смеются, Елеся,
чему?
Е л е с я. Страсть напущают.
К р у т и ц к и й. Они нас это, нас
пугают?
Е л е с я. Да вы не бойтесь. Это они игру ведут. Так, шутя. А все ж
таки, чтобы и опасались. Что же это вы такое стережете?
К р у т и ц к и й.
Молчи ты, услышат.
Е л е с я. Видно, у вас и вправду денег много.
К р у т
и ц к и й. Молчи ты, молчи, болтун! Эх, какой ты болтун. Ну, что ты болтаешь,
ну, что! Ведь услышат!
Е л е с я. Ну, а нет, так нет. Мне что.
К р у т и ц
к и й. Да зачем болтать, зачем болтать? Ну, услышат, что у меня деньги, ну,
убьют меня, ну, туда мне и дорога, я уж старик. А тебе-то нехорошо; ты молодой
человек, а все болтаешь. Так вот болтуном и прозовут, и нехорошо. Все и будут:
болтун да болтун! Ну, что? Ну, что?
Е л е с я. Да я к примеру, Михей
Михеич.
К р у т и ц к и й. Да не надо мне твоего примера.
Е л е с я. Ведь
я какой человек?
К р у т и ц к и й. Какой? Глупый.
Е л е с я. Нет,
погодите! Я вот какой: будь у вас в кармане сто тысяч...
К р у т и ц к и й
(зажимая ему рот). Провались ты!
Е л е с я. Нет, постойте! Хоть бы
доподлинно, я никому не скажу! Мне что за дело! у вас в кармане деньги,
значит...
К р у т и ц к и й. Разбойник, разбойник! Вот навязался. Там
слушают, пугают, а ты...
Е л е с я. Ну, и значит, ваше при вас, а мое дело
сторона. Так аль нет я говорю? Что мне до чужих денег, хоть бы у вас их
миллион.
К р у т и ц к и й (замахивается дубиной). Провались ты!
Е л е с
я. И провалюсь. Пойти метлу поискать да улицу подместь. Все-таки на улице
порядок да и моцион, а то что-то меня к утру-то ветерком пробирать начало.
Калитка-то у нас заперта. Да вот кто-то выходит.

Выходит Петрович.
Юркнуть, пока не заперли. (Уходит в
калитку.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Крутицкий, Петрович.
П е т р о в и ч
(про себя). Это кто? Михей? Он и есть. Ого! Какую дубину прибрал! Как
награбленное-то бережет.

Крутицкий, увидя Петровича, отворачивается.
Что
отворачиваешься от знакомых? Ты погляди на меня.
К р у т и ц к и й. Невежа
ты, вот что. Я чиновник.
П е т р о в и ч. Чины мы будем днем разбирать, а
теперь, благо никого нет, поговорим запросто.
К р у т и ц к и й. Иди своей
дорогой, куда шел.
П е т р о в и ч. Вот что я тебе скажу! Ты в такую пору на
улицу не выходи, а то, брат, неровен час...
К р у т и ц к и й. Нечего мне
бояться.
П е т р о в и ч. Ишь ты святой какой! Нечего ему бояться. Мало ль ты
народу-то обидел? Мало ль по миру пустил? Ты меня бойся!

Крутицкий хочет уйти.
Куда ты, куда? (Останавливает его.)
Нет, ты поговори со мной!
К р у т и ц к и й (злобно). Я тебе ничего не
сделал. Отойди, отступись! Служил я, так со всех брал, ты не лучше других; ты
мне не отец родной, чтоб с тебя не брать. Ты сам по делам ходишь, сам с людей
берешь.
П е т р о в и ч. И сам беру, и знаю, как люди берут, ты мне не
толкун. Попался тебе баран лохматый, ну, и обстриги его. А ведь ты со шкурой
норовишь. Ты у меня с деньгами-то полбока вырвал. Я барином зажил, а ты меня
сразу в нищие разжаловал. Только одна своя душа осталась, а то все ты отнял. Ты
из меня, как паук, всю кровь высосал.
К р у т и ц к и й. Долго же ты помнишь!
Ишь, какой памятливый!
П е т р о в и ч. Век не забуду. И не попадайся ты мне
лучше, не вводи меня в грех.
К р у т и ц к и й. Мы не в бессудной земле
живем, не в бессудной.
П е т р о в и ч. Ну, да уж в Сибирь пойду, а тебя
доконаю. Отольются тебе мой слезы.
К р у т и ц к и й (толкнув Петровича).
Отойди от меня! Поди, поди!
П е т р о в и ч. Ну, ты потише; а то ведь я из
тебя баранок наверчу.
К р у т и ц к и й (замахивается дубиной). Отойди,
говорю тебе!
П е т р о в и ч. Что! Ты дубиной грозиться! Ах ты, мухомор!
(Отнимает дубину.) Тряхну хорошенько, только тебе и житья! (Замахивается
дубиной.)
К р у т и ц к и й (бежит и задевает шинелью за дерево). Ай, ай! Кто
меня держит? Пустите!
П е т р о в и ч. Вот и видно, что у тебя совесть-то
нечиста! За сучок зацепил, да и испугался, и милости просишь. Рук-то марать не
хочется (бросает дубину), потому что ты, что гад ползущий, - все одно. Что,
прикусил язык-то! Ишь ты, и шинелишка-то вся ползет, развалится скоро на тебе. А
еще чиновник! Чином своим похваляешься! Сшей себе новую хоть на мои сиротские
деньги, да уж и саван себе кстати на них же купи. (Уходит в лавку.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Крутицкий один.
К р у т и ц к и й. Вот
он какой! Вот он какой! Насилу дух перевел. От него бегать надо. Он злой
человек. (Задумывается.)

Вдруг в лавке громкий хор: "Хороша наша деревня". Крутицкий в
испуге со всех ног бросается к своему крыльцу.
На ходу, подле лавки, у него
из шинели выпадает сверток. Он этого не замечает.
Разбойники! Оглашенные!
Измучили они меня. (Садится на крыльцо.) Ох, сил моих нет. Сердце упало. Всех бы
вас кнутиком, кнутиком: не воруй, не воруй! Да и этого стряпчего вашего тоже:
"не пиши фальшивых паспортов". Что он тут про шинель болтал! Нет, шинель (встает
и гладит рукой по ворсу) хороша. Повытерлась кой-где, ну, носишь, носишь, так по
шву, разумеется, разорвется. А на то есть иголочка да ниточка. Нет, шинель
хороша: а ежели издали поглядеть, так она почти новая. Глупый ты стряпуга! "Худа
она, по швам ползет". Ах ты, глупый! А кабы ты знал, что эта шинель стоит!
Хорошо мне в ней, радостно. Шубы собольей не возьму за нее, десяти, ста шуб.
Смейтесь надо мной, бейте меня, я стерплю. Я завернусь в свою шинель, мне и
хорошо, мне и тепло, мне и весело, да еще сам над вами посмеюсь, над всей
Москвой посмеюсь. Чиновник в худой шинели! А не знаешь ты, глупый человек
(оглядываясь), что я из одной полы пять домов каменных выстрою; из другой полы
пять деревень куплю. Тут и твои деньги целы. Все тут, все со мной. (Ощупывает
подкладку шинели и радостно смеется.) Вот они, вот они! Вот и здесь, вот и
здесь, вот... Ах, ах, потерял! (Обезумев от испуга, опускается на ступени.) Нет,
нет, найдутся. Куда им пропасть? Я вдруг духом упал; вот я посижу, вздохну
немножко да и найду. За подкладку завалились, за подкладку. Да, да. А зашивал, а
зашивал! Эх, Михей! Вот я пошарю сейчас. (Опускает руку.) Страшно! А ну, как там
нет! Нет, я подожду искать. Ну, что же, ну, хоть и потерял, ведь я здесь
потерял, здесь и найду. Вот... где я ходил? Здесь я ходил, в саду я прятался,
вот и поищу, вот и найдутся. Здесь никто, кроме меня, не ходил? Да нет, право,
не ходил, ей-богу, не ходил... Ах! (Ударяет себя рукой по лбу.) Елеся ходил...
он ходил, он и в саду был... Нет, кажется, не был. Да нет, нет, не был. Что я!
Да тут они, тут. Вот опущу руку, и тут. А я было... Хе-хе-хе!

Елеся выходит из калитки с метлой.
Вот он! Он простой малый,
он скажет, коли что.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Крутицкий, Елеся.
Е л е с я. Михей
Михеичу, снова здорово!
К р у т и ц к и й. Елеся, поди сюда.
Е л е с я.
Какие дела, Михей Михеич? Что это вы, об чем плакали?
К р у т и ц к и й
(заикаясь). Нет, я ничего. О чем мне? О, Елеся, ты хитрый?
Е л е с я. Я
хитрый, Михей Михеич, хитрый.
К р у т и ц к и й. Ну, ничего. А ты не
завидуешь?
Е л е с я. Завидую.
К р у т и ц к и й. Кому?
Е л е с я.
Богатым.
К р у т и ц к и й. А как этак... ты зорок глазами?
Е л е с я.
Зорок, за версту вижу.
К р у т и ц к и й. Ну, а если ты найдешь
что-нибудь?
Е л е с я. Кончено дело, не отдам.
К р у т и ц к и й. Грех-то
какой! (Показывает рукой.) Гляди, вон церковь-то, вон крест-то!
Е л е с я.
Оченно я вижу.
К р у т и ц к и й. Бога-то ты не боишься? Ах, грех-то!
Е л
е с я. Нет уж, вы не беспокойтесь! Мы это соблюдаем в лучшем виде.
К р у т и
ц к и й. Ну, коли ты бога не боишься, так вон это что, это что?
Е л е с я.
Что ж такое за диковина! Частный дом.
К р у т и ц к и й. Что, мороз-то по
коже подирает, подирает тебя?
Е л е с я. С чего же это? Частный дом нам очень
хорошо известен; знаем все ходы и выходы; и с переднего крыльца, и с заднего
бывали.
К р у т и ц к и й. Ты знаешь? Это хорошо, что знаешь. Так вот туда и
водят веревочке.
Е л е с я. Видали.
К р у т и ц к и й. Вот и поведут.
Е
л е с я. Кого?
К р у т и ц к и й. Кто найдет, да не объявит.
Е л е с я. Я
не дурак; я коли найду, сейчас объявлю: так и так, мол; я закон-то знаю.
К р
у т и ц к и й. Ну, так и объявляй скорей, и объявляй! Вот и пойдем вместе, вот и
хорошо.
Е л е с я. Да об чем? Я в жизнь-то ничего, кроме пуговиц без ушков,
не находил; так про что объявлять-то?
К р у т и ц к и й. Ты обманываешь меня,
ты ведь хитрый.
Е л е с я. Хитер, да не на то.
К р у т и ц к и й. На что
же?
Е л е с я. Секрет, Михей Михеич.
К р у т и ц к и й. А ты бога все-таки
помни! Коли есть что на душе, ты лучше скажи, повинись.
Е л е с я. Это вы
успокойтесь, религия в нас настоящая. А вот улицу подмести надо, это точно.
К
р у т и ц к и й. Ты где будешь мести?
Е л е с я. С той улицы, перед
домом.
К р у т и ц к и й. Ну, ступай, ступай. Только ты делай дело
хорошенько, сюда уж ты и не заглядывай. Всякое дело делай хорошенько!
Е л е с
я. Чего я здесь не видал! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Крутицкий один.
К р у т и ц к и й. Вот
я сперва за подкладкой пошарю, а после и поищу. Ведь тут, тут; а как было я
испугался! (Щупает за подкладкой.) Нет! Ну, и поищу, и поищу... (Потерявшись.)
Теперь вот... через две минуты я либо опять с деньгами, либо... Господи, не
попусти! (Плачет, как ребенок.) Двадцать лет я голодал, двадцать лет жену морил
голодом. Господи! Я хуже мота, хуже пьяницы; те хоть удовольствие себе делают, а
я копил, копил, да и потерял. Казнить меня на площади, жилы тянуть. Как
потерять! Деньги берегут, а не теряют. Ведь я знаю, что их берегут, я лучше всех
знаю, как берегут их. А я-то вот и потерял, как глупый ребенок. Михей, где
денежки, где денежки? Ну, что я скажу! (Плачет.) Потерял... Я оглупел, я
дурачком стал на старости лет. (Плачет.) Ищи, Михей, ищи! (Вслушивается.) Кто
сказал - ищи? Это я сам сказал - ищи! Да, да, ищи, а не найдешь, заплачешь, не
так заплачешь, ох, как заплачешь, горько заплачешь! Зачем копил, зачем? Бывало,
жена больная дрожит от холода, стонет: "Михей, Михей, сжалься, я умираю, чайку
мне, хоть чашечку, согреться бы мне". А мне было жаль гривенника для нее... Ищи,
Михей, ищи! (Оглядывается.) А? кто тут? Да никого нет. Я сам же сказал, а других
ищу. Где я был? Постой, постой! Я помню, да, вот где, в саду. (Идет в сад
Епишкина.)

Входит Елеся. Из лавки выходят Епишкин и
Петрович.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Елеся, Епишкин, Петрович.
Е п и ш
к и н. А, друг, ты с метлой никак?
Е л е с я. Истукарию Лупычу наше почтение!
Петровичу особенное! С метлой-с.
Е п и ш к и н. Подмел бы ты уж кстати кругом
лавочки.
Е л е с я. С нашим удовольствием. Я, как расхожусь, так мне только
дела давай.
Е п и ш к и н. Ну, и действуй.
Е л е с я (смеется). Не пыльна
работа, а выгодна. Так, Истукарий Лупыч, я говорю?
Е п и ш к и н. Так, так,
не перетакивать стать.
Е л е с я (метет). Стойте-ко, находка! Вот она, в
траве-то! (Поднимает сверток, который уронил Крутицкий.) Чур одному! Батюшки,
что это такое?
П е т р о в и ч. Покажи-ко!
Е л е с я. Нет. Чур одному!
Шалишь, брат. Ты бы прежде меня закричал: "чур вместе", ну, нечего делать,
половина твоя, а теперь все мое. Чур одному!
Е п и ш к и н. Да на что
польститься-то! Кому тут потерять-то что-нибудь путное?
П е т р о в и ч.
Владей один, твое счастье.
Е л е с я (развертывая сверток). Нет, батюшки! Тут
деньги, билеты. (Дрожит.)
Е п и ш к и н. Покажи, покажи!
Е л е с я
(громко). Не выпущу из рук, не выпущу.
Е п и ш к и н. Да ты держи, мы в твоих
руках посмотрим.
Е л е с я (громко). Смотрите, а из рук не выпущу. Умру, а не
выпущу. Чур одному!

Входит Крутицкий.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Елеся,
Епишкин, Петрович, Крутицкий.
К р у т и ц к и й (хватает Елесю за ворот).
Нашлись, нашлись! Держите вора, держите его!
Е л е с я (освобождаясь). Что
меня держать, я и так не уйду. Отойди!
К р у т и ц к и й. Подай, подай! Все
ли тут?
Е л е с я. Так и отдал, держи карман-то шире! А все ли, там сочтут,
кому надобно.

Крутицкий хочет поймать руку Елеси.
П е т р о в и ч (не
допуская Крутицкого). Ишь ты, крапивное семя, где только завидит деньги, так и
цапается за них.
Е л е с я (сжимает деньги в руке). Ну, да ведь уж я скорей
жизни своей решусь, чем с этими деньгами расстанусь. Нет уж, кончено, замерли
тут.
К р у т и ц к и й. Подай, подай!
П е т р о в и ч (отталкивая
Крутицкого). Ты поди в опекунский, там больше; там попроси, может, дадут
тебе.
К р у т и ц к и й (падая на колени). Елеся, пожалей старика! В гроб
ведь ты меня вгонишь, в гроб. Мои ведь, отдай!
Е л е с я. Ловок ты больно!
Отдай! Свое счастье отдать!
П е т р о в и ч. Однако ты химик! На какую штуку
взять хочешь! За столько-то тысяч, пожалуй, и я на колени стану. Ты что-нибудь
новенькое выдумай! Это ведь не копеечку подать.
Е л е с я (плачет). Как
отдать, посудите! Что мне маменька-то скажет! У нас дом валится.
Е п и ш к и
н. Да что с ним разговаривать! Ты нашел - твои и деньги. Поди объявляй, мы
свидетели.
Е л е с я. Так ведь, Истукарий Лупыч? Мои?
Е п и ш к и н. Еще
бы.
К р у т и ц к и й (Елесе). Задушу я тебя!
Е п и ш к и н (удерживая
его). Полно шалить-то, любезный, не маленький!
П е т р о в и ч. Ишь ты,
жадность-то до чего доводит. Вот таков-то он и секлетарем был. Ухватит просителя
за ворот, кричит: подай деньги!

Входит Лютов, за ним два 6удочника.

ЯВЛЕНИЕ
ДЕСЯТОЕ

Елеся, Епишкин, Петрович, Крутицкий, Лютов.
Е п и ш к и н.
Дозор идет, вот и кстати.
Л ю т о в. Что за шум?
Е п и ш к и н. История,
Тигрий Львович.
Е л е с я. Я, стало быть, деньги нашел, заявить хочу. Вот
свидетели.
К р у т и ц к и й. Меня ограбили, он украл у меня, вытащил из
кармана.
Л ю т о в. Не все вдруг. (Елесе.) Говори ты сначала!
Е л е с я.
Вот вдруг Истукарий Лупыч говорит: "мети!"
Л ю т о в. Да. Ну!
Е л е с я.
Я, стало быть, мету, и вот вдруг...
Л ю т о в. Ну!
Е л е с я. И вот вдруг
деньги...
Л ю т о в. Еще что?
Е л е с я. Вот видели.
Л ю т о в. Подай
сюда!
Е л е с я. Всех не отдам, Тигрий Львович, живого в землю закопайте, не
отдам. Мне третья часть следует. (Плачет.) Дом заложен, на сторону валится,
маменька бедствует. Долго ль нам еще страдать-то? Нам бог послал. Нет, уж это на
что же похоже! Не троньте меня, грубить стану.
Л ю т о в (будочнику). Возьми
его!

Будочник берет Елесю за руку и достает веревку.
Е л е с я. В
суд ведите! Вот что.
Л ю т о в. Молчи!

Выходят из калитки Мигачева, из саду Фетинья.

ЯВЛЕНИЕ
ОДИННАДЦАТОЕ

Елеся, Епишкин, Петрович, Крутицкий, Лютов, Мигачева,
Фетинья.
М и г а ч е в а. Батюшки, что за беда!
Ф е т и н ь я (про себя).
Ох, и вижу я, да не подойду; затаскают, насидишься.
М и г а ч е в а. От слов
моих, пропасти-то все я ему сулила.
Л ю т о в (Крутицкому). Вы что?
К р у
т и ц к и й. Ваше благородие, бедность моя...
Л ю т о в. Да. Ну!
К р у т и
ц к и й. Подаянием питаюсь, куска хлеба в доме нет...
Л ю т о в. Потом
что?
К р у т и ц к и й. Велите отдать! Не погубите старика! Он у меня отнял,
украл. (Ловит руку Лютова, чтобы поцеловать.)
Л ю т о в. Оставьте!
П е т р
о в и ч. Что же он говорит, ваше благородие! Копейки нет, куска хлеба нет, а
тысячи у него были!
К р у т и ц к и й. Это не мои, это чужие.
Л ю т о в. А
не ваши, так, вам до них и дела нет. (Елесе.) Пойдем! (Будочнику) Веди его!
К
р у т и ц к и й (громко). Стойте! Мои, мои деньги. Сто тысяч у меня, двести,
миллион... Вы их разделить хотите! Ограбить меня! Я своей копейки тронуть не
дам, умру за нее. Я вас под суд, в Сибирь, грабители!
Л ю т о в (другому
будочнику). Возьми его!

Будочник берет Крутицкого.
Ведите их! (Епишкину и Петровичу.)
За вами пришлют, когда будет надо.
Е л е с я. Что делать-то, Истукарий Лупыч!
Русская пословица: от сумы да от тюрьмы не отказывайся! Так я говорю?
Л ю т о
в. Ну, марш, без разговоров!

Уходят.
М и г а ч е в а. Батюшки, куда их повели-то?
П е т
р о в и ч. Да сначала, как по делу-то видно, надо быть, в острог. Посидят там
года два, ну, а потом уж вдоль по Владимирской.
М и г а ч е в а. Как же мне
быть-то? Батюшка, помоги ты мне!
П е т р о в и ч. Изволь. Просудишь дом-то.
Уж тогда буду я хозяином, а ты у меня в жильцах жить.
М и г а ч е в а. За что
его взяли-то? Какая беда-то его?
П е т р о в и ч. Ограбили кого-то с Михеем
да не разделят. Вот и все. (Смеется.) Дело-то пустое, а люди-то
вяжутся...

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
ЛИЦА:

К р у т и ц к и й.
А н
н а.
Н а с т я.
Е п и ш к и н.
Ф е т и н ь я.
Л а р и с а.
М и г
а ч е в а.
Е л е с я.
П е т р о в и ч.
Б а к л у ш и н.

Декорация та же.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Входит
Крутицкий, бледный и расстроенный.
К р у т и ц к и й. Куда я пришел, куда?
(Осматривается.) Ах! Домой пришел. Зачем, зачем? (Берется за голову.) Нечего мне
дома делать, нечего. Тоска меня загрызет, лютая тоска загрызет. (Сквозь слезы.)
Пойду я лучше погуляю. Меня немножко ветром пообдует. (Печально.) Пойду. Далеко
пойду, за заставу куда-нибудь, от людей подальше. Тяжело на людей-то смотреть.
Ох, как голова горит! (Снимает картуз и кладет его на крыльцо.) Пойду погуляю. В
Тюфелеву рощу пойти? Там хорошо, глухо так, никто туда, никто не ходит. Кто туда
пойдет? Пойдет бедняк какой-нибудь с горя да с тоски погулять, да уж... и
удавится тут же. Вот, говорили, там нынче весной один закладчик повесился;
обокрали его на двадцать тысяч. Да и есть от чего. Как это пережить! Как
пережить? Невозможно! У всякого своя радость, своя утеха; он копил, берег, в том
и вся жизнь его была; ничего ему не нужно, одни только деньги, одни свои деньги,
а украли деньги, нет денег, зачем ему жить? Зачем жить-то? Что делать-то на
свете? Плакать, тосковать, проклинать себя, биться об угол головою, двадцать раз
в день на гвоздь петлю повесить да опять снять. Еще вот нам бог сон дал; ну,
заснешь, забудешь, а проснешься-то? Опять та же тоска, и каждый день, каждый
день. Так уж лучше один конец. Ох, ох! (С отчаянием.) Пойду, погуляю. Ох, как
тяжело, душно как! Пойду, пойду. Далеко ведь! Что ж, я извозчика найму. На что
мне деньги? На что они мне теперь? Возьму вот, возьму да и брошу. Столько ли
Михей бросил. Убить его, убить! Ну, и кидай, ну, все и кидай! (Вынимает
несколько медных денег и бросает.) Нате, подбирайте, кто хочет; не надо мне, не
надо, я их беречь не умею. Пойду, сейчас пойду. (Идет, шатаясь, и видит на земле
медную монету.) Ай! Вот он! (Поднимает пятак и с радостью бежит на прежнее
место.) Нашел, нашел! (Судорожно прячет его в карман жилета.) Сюда его, спрятать
его поскорей, благо не видали. (Помолчав, опускает руки.) Мало. А моих много
было. Как скучно! Ах, тоска смертная! Пойду погуляю. (Идет нетвердыми шагами.
Осматривается и, маххнув рукой, поворачивает в сад Епишкина.)

Выходят Мигачева из калитки, Фетинья и Лариса из
лавки.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Мигачева, Фетинья, Лариса.
Ф е т и н
ь я (Ларисе). Не видать нашего-то?
М и г а ч е в а (про себя). Ох, и моего не
видать.
Ф е т и н ь я (не глядя на Мигачеву). Очень нужно. Хоть бы и век его
не видать, беда невелика.
М и г а ч е в а (не глядя на Фетинью). Всякому
свое. Мне мой-то, может, дороже вашего втрое.
Л а р и с а. Маменька, их
совсем засудят или не совсем?
Ф е т и н ь я. Никому неведомо. Каков судья:
сердит, так засудит, а милостив так простит.
М и г а ч е в а. Ох, да, да! Не
бойся суда, а бойся судьи. Пуще всего ты его бойся!
Ф е т и н ь я. Да, вот
причитай тут, еще голосом завой! По вашей милости и мой-то попал.
М и г а ч е
в а. Ох, должно быть, по наговору, по чьему-нибудь наговору. От злобы людской,
от соседей все больше люди погибают. Есть же такие соседи злодеи,
ненавистники.
Ф е т и н ь я. Уж именно злодеи, ненавистники. Сам ограбил
кого-то, да взял да моего свидетелем и выставил назло, чтоб по судам
таскали.
М и г а ч е в а. Есть же варвары, из-за малости, из-за сажи рады
человека погубить.
Ф е т и н ь я. Мало того, что взял да назло окрасил меня,
взял да назло мужа запутал.
М и г а ч е в а. Вот она сажа-то! Шути с ней! Все
квартальный виноват! За сажу да в острог попал. Оговорили по злобе.
Ф е т и н
ь я. Мало ему. Какой живописец проявился! Красил, красил заборы-то, да за людей
принялся. Так ему и дать волю? И хорошо сделали, что в острог посадили.
Л а р
и с а. Маменька, у вас совсем никакой разности в разговоре нет. Наладите одно и
твердите, как сорока. Ведь отмылось, что ж толковать!
Ф е т и н ь я. Еще б не
отмылось! Что ж мне арабкой, что ли, ходить прикажешь!
М и г а ч е в а. Сам
тому не рад. По нечаянности...
Ф е т и н ь я. Окрасил по нечаянности, а украл
по отчаянности. Славный парень, смиренный.

Входит Петрович.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Мигачева,
Фетинья, Лариса, Петрович.
П е т р о в и ч (Мигачевой). Ну, прощайся ты с
сыном. (Фетинье.) А ты с мужем. Только и видели.
М и г а ч е в а. Где они
теперь?
П е т р о в и ч. На цепи сидят.
Ф е т и н ь я. А ты сорвался, что
ли? Полно ты, не глупей себя нашел.
М и г а ч е в а. Каким судом моего
судят-то?
П е т р о в и ч. Шемякиным.
М и г а ч е в а. Полно ты! судов
только и есть, что гражданский да уголовный; по гражданскому - в яму, а по
уголовному - в острог.
П е т р о в и ч. Много ты знаешь! И Шемякин есть.
М
и г а ч е в а. Есть, да только в сказке.
П е т р о в и ч. Да ведь сказка-то
взята же с чего-нибудь. Чего нет, того не выдумаешь.

Входят Епишкин и Елеся.

ЯВЛЕНИЕ
ЧЕТВЕРТОЕ

Мигачева, Фетинья, Лариса, Петрович, Елеся, Епишкин.
Е л е с
я (запыхавшись). Маменька, невидимая рука, невидимая рука!
М и г а ч е в а.
Где она, где она?
Е л е с я. Вот она! (Подает деньги.) Три тысячи с
половиной! А? Довольно хорошо? Жив бог, жива душа моя. Так я говорю?
Е п и ш
к и н. Верно, Елеся. Молодец!
М и г а ч е в а. Уж не с неба ли
свалились?
Е л е с я. С неба, маменька, за правду за нашу. Нашел. Сейчас суд
да дело, гвидетелев налицо. Судили, рядили, сосчитали все деньги, отсудили мне
три тысячи с половиной; получай, говорят. Ух, устал! Получаю, говорю. Остальные
Михею.
М и г а ч е в а. Да разве его деньги-то были?
Е л е с я. Его; на
суде добрались. Вот теперь мы как миллионщики жить будем.
М и г а ч е в а.
Есть-таки разница.
Е л е с я. Никакой, те же двадцать четыре часа в
сутки.
М и г а ч е в а. Золотой ты мой! (Обнимает сына.) Как я рада-то!
Ф
е т и н ь я. Ну, как не обрадоваться! Не было ни гроша, да вдруг алтын!
Е л е
с я. А уж как я-то рад! (Обнимает вместо матери Ларису.)
Ф е т и н ь я. Что
ты, что ты! Ишь ты, на чужое-то разлакомился! Это ведь не находка твоя; третью
часть не дадим.
Е п и ш к и н. На что ему третью часть! Видно, уж ему ее всю
отдать. Мы не как Михей, об этой потере не заплачем.
Ф е т и н ь я (берет
Елесю за руку). Не тронь, говорят! Что ты облапил, точно свою собственность? Еще
крепости у тебя на нее нет.
Л а р и с а. Как это вы, маменька, вдруг
останавливаете! Коль скоро человек в таком чувстве, надо ему свободу дать.
Е
п и ш к и н. Дай, Фетинья, свободу, дай.
Ф е т и н ь я. Как ты говоришь
свободу дать? Да что ж это у них будет-то?
Е п и ш к и н. Что у них будет-то?
А нам-то что за дело! Нам какой убыток! Вот нашла печаль! Ты б лучше вспомнила,
догадалась, что муж еще с утра водки не пил.
Ф е т и н ь я. А если я роду их,
мигачевского, видеть не могу.
Е п и ш к и н. Ты слушай, что тебе говорят-то.
Я по два раза приказывать не мастер. Стало быть, надо тебе бежать закуску
готовить. А что ты их видеть не можешь, это мы поправим; уж я, так и быть,
трудов своих не пожалею, похлопочу около тебя, ты у меня на них, хоть
исподлобья, а все-таки взглянешь.

Фетинья уходит.
Сватья, пойдем! Петрович, трогайся! (Уходит,
за ним Мигачева и Петрович.)
Л а р и с а. Надеюсь, что вы идете не для
закуски, но для меня собственно.
Е л е с я. Что за неволя мне водкой
огорчаться, коли я такую сладость перед собой вижу.
Л а р и с а. Благодарю
вас за комплимент. (Уходит с Елесей.)

Из дома выходят Анна и Настя.

ЯВЛЕНИЕ
ПЯТОЕ

Анна, Настя.
А н н а. Эх, пора бы нам идти, Настенька.
Н а с
т я. Ах, не говорите, пожалуйста, и не напоминайте.
А н н а. Да ведь уж
нечего делать.
Н а с т я. Мне хоть немножко еще побыть у вас.
А н н а.
Нельзя, мой друг, нельзя; эти люди любят, чтоб их уважали, чтоб каждое
приказание их исполняли в точности. Они гордые, - бедных людей ни за что не
считают. Не исполни-ко его приказание-то, так он разгневается, что беда, а на
первых-то порах это нехорошо. Как мне быть-то с тобой! Проводила б я тебя, да
Михея Михеича дома нет. Не знаю, куда он делся! Не пойти ли тебе одной?
Н а с
т я. Ах, нет. Как одной? Мне все будет казаться, что на меня все пальцами
показывают, и я буду все по глухим переулкам прятаться. Я не дойду одна.
А н
н а. Да мне-то несвободно, нельзя дом-то оставить. Когда еще Михей Михеич
воротится, неизвестно, а идти надо. Нехорошо, обещали. (Гладит ее по голове.)
Поди-ко ты одна, я после приду, принесу тебе кой-что твое.
Н а с т я.
Тетенька!
А н н а. Что, мой друг?
Н а с т я. Так уж я пойду. Прощайте!
(Обнимает Анну.)
А н н а. Прощай, душа моя!

Вбегает Елеся.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Анна, Настя,
Елеся.
Е л е с я. Анна Тихоновна! Анна Тихоновна!
А н н а. Что тебе?
Е
л е с я. Да пожалуйте сюда, в сад. Какая оказия-то, право!
А н н а. Да что
такое?
Е л е с я. Оказия вышла.
А н н а. Что мне за дело? Зачем я
пойду?
Е л е с я. Пожалуйте, сами увидите.
А н н а. Да ты скажи
толком.
Е л е с я. Да что мне говорить-то! Нет, уж лучше вы сами.
А н н а.
Ну, что я буду в чужом саду делать?
Е л е с я. Да Михей Михеич...
А н н а.
Что Михей Михеич?
Е л е с я. Да они... Нет, уж лучше вы сами...
А н н а.
Ты не пугай меня; начал говорить, так говори.
Е л е с я. Да гуляли,
гуляли...
А н н а. Ну, что же?
Е л е с я. Гуляли, гуляли да и...
зацепились за дерево.
А н н а. Как зацепились?
Е л е с я. Да так... Нет
уж, помилуйте, лучше вы сами...
А н н а (Елесе). Ну, ступай, я приду.
(Насте.) Подожди меня. Пойду, посмотрю, что такое. (Уходит, за нею Елеся.)
Н
а с т я. У меня что-то повернулось на сердце; в голове мелькнуло что-то такое,
что я во сне видела. Это беда какая-нибудь, непременно беда; но мне кажется, что
эта беда для меня к лучшему. Какая-нибудь перемена будет. Какая - не знаю. Чего
уж я ни передумала! Я думала, что если будет землетрясение или пожар большой,
так я спасусь как-нибудь. А как спасусь - уж не знаю. Все это я вечером да ночью
передумывала. А как проснулась сегодня утром и увидала, что ночью ничего не
сделалось, что нынче день такой же, как и вчера, мне так страшно сделалось, так
страшно! Я все ждала, что к утру перевернется что-нибудь в природе, что половина
Москвы провалится, и будет озеро, а на той стороне гoры...

Входит Баклушин.
...и что Модест Григорьич приедет ко мне на
большой лодке. Я такую картину где-то видела.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Настя, Баклушин.
Н а с т я (увидав
Баклушина). Ах!
Б а к л у ш и н. Не ожидали?
Н а с т я. Не надо. Нет, нет,
мне вас не надо.
Б а к л у ш и н. А сейчас мое имя поминали.
Н а с т я.
Ну, так что же! Я долго, долго буду думать о вас, вспоминать вас, а видеть вас
не хочу.
Б а к л у ш и н. Отчего же?
Н а с т я. Вы все мучите меня.
Б а
к л у ш и н. Чем?
Н а с т я. Учите меня, как жить. Зачем говорить о жизни!
Мне это очень больно. Вы живете по-своему, я по-своему. Вам жить хорошо, мне
худо; так забудем про это. Кончено дело. Если хотите поговорить со мной
последний раз, так скажите что-нибудь повеселее.
Б а к л у ш и н. Очень бы я
хотел сказать вам что-нибудь веселенькое, да в голову нейдет, самому не очень
весело.
Н а с т я. Ну, сделайте милость, придумайте!
Б а к л у ш и н.
Извольте!
Н а с т я. Ну, рассказывайте.
Б а к л у ш и н. Есть у меня одна
смешная история, да не знаю, понравится ли вам.
Н а с т я. Все равно,
рассказывайте!
Б а к л у ш и н. В некотором царстве, в некотором государстве
жил-был Баклушин...
Н а с т я (оглядываясь). Хорошо, отлично.
Б а к л у ш
и н. Вот однажды, в минуту жизни трудную, занял по векселю этот Баклушин всего
на месяц, и всего-то сто рублей у щипаного, рваного, вылинявшего
ростовщика.
Н а с т я (оглядываясь). Да, да. Как это смешно! Чем же это
кончилось?
Б а к л у ш и н. В том-то и дело, что это не кончилось и конца
этому не будет. Через месяц, разумеется, Баклушин ста рублей не отдал, и через
два не отдал, и через год, и так далее, а платил только проценты, да и то
неаккуратно. Вексель этот, как водится, переписывался, и вышло...
Н а с т я.
Что же вышло?
Б а к л у ш и н. Что за сто рублей переплатил Баклушин в три
года процентов рублей триста да состоит должен теперь этому линючему ростовщику
тысяч семь. А так как Баклушину заплатить нечем, то и будет этот долг в той же
пропорции увеличиваться до бесконечности.
Н а с т я. А, так вот для чего
Баклушин ищет богатую невесту!
Б а к л у ш и н. Именно для этого.
Н а с т
я. А невест не находится?
Б а к л у ш и н. А невест не находится, а долг
растет.
Н а с т я. Да ведь говорят, что коли кто очень много должен, так все
равно, что ничего не должен.

Анна Тихоновна, Епишкин, Петрович, Елеся проходят из сада в
квартиру Крутицкого.
Б а к л у ш и н. Вот я и жду, когда буду должен миллион;
может быть, тогда тамому ростовщику смешно станет. А если б не этот долг,
Баклушин женился бы на девушке, которую он любит.
Н а с т я. Верю, верю; но
вот что, Модест Григорьич! Тетенька прошла домой, теперь мне нужно переезжать на
новую квартиру, которую мне добрые люди наняли. Нам время проститься.
Б а к л
у ш и н. Как, сейчас?
Н а с т я. Да, сейчас и уж навсегда.
Б а к л у ш и
н. Как мне жаль, что я теряю вас!
Н а с т я. Ну, что делать, голубчик!
Прощайте! (Горячо обнимает Баклушина.) Прощайте, мой милый, хороший, красавец
мой!
Б а к л у ш и н (сквозь слезы). Прощайте!
Н а с т я. Постой! Как я
любила тебя! Боже мой! Нет меры, нет никаких границ! Нет того на свете, чего бы
я для тебя не сделала.
Б а к л у ш и н. Что я теряю, что я теряю! Боже
мой!
Н а с т я. Да, много, много. Мне очень жаль тебя.
Б а к л у ш и н
(берет ее за руку). Настенька!
Н а с т я. Прощай! Нет... больше нельзя!
Идите!

Баклушин отходит до угла лавки. Настя издали кланяется ему и
посылает поцелуи.
Из дома выходят Анна, Епишкин, Петрович, Елеся; из саду -
Фетинья, Мигачева, Лариса.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Настя, Анна,
Епишкин, Петрович, Елеся, Фетинья, Мигачева, Лариса, вдали Баклушин.
А н н а
(тихо плача). Что он сделал! Что он сделал!
Н а с т я. Тетенька, идти
мне?
А н н а (утирая слезы). Нет, мой друг, уж ты не покидай меня. Михей
Михеич... Господи, прости ему! Погубил он свою душу...
Н а с т я. Ах, какое
горе!
А н н а. Да, горе; и с ним было горе, и умер - горе. До нас ли ему
было, прости ему господи, коли он души своей не пожалел! За деньги, за проклятые
деньги... Ведь всем умереть; да зачем же так!..
Н а с т я. А разве дядя любил
деньги?
А н н а. Что это, господи! Вздумать-то, вздумать-то мне страшно! За
что только он мучил себя и нас? Сколько лет мы живем нищенски, а у него за
подкладкой шинели нашли мы больше ста тысяч, да вот теперь в его комнате под
полом вещей и брильянтов и числа нет. И так в мире босоты-наготы довольно, а мы
ее, помимо божьей воли, терпели. Как богу-то не разгневаться!
Н а с т я. Вы
теперь богаты, тетенька!
А н н а. Тяжелы мне эти деньги, душа моя; меня
теперь никакое богатство не обрадует. Отвыкла я с ним и жить-то по-людски, убил
и похоронил он меня заживо. Десять лет я сыта не была, так теперь за один день
не поправишь. Бог с ними и с деньгами! Мы с тобой их разделим. А греха-то,
греха-то что! Я было погубила тебя совсем. С голоду да с холоду обезумела я, а
ведь добра тебе желала. Меня-то б удавить надо за тебя. Нет ума у голодного,
нет!
Н а с т я. Тетенька, милая! (Громко.) Модест Григорьич! (Анне.) Не
плачьте, божья воля, не плачьте! Ах! (Обнимает тетку.) Я живу, я живу! Не надо
хоронить меня! Тетенька, милая!

Баклушин подходит и останавливается в молчании.
Е л е с я.
Вот уж она теперь за благородного выскочит.
Е п и ш к и н. Похоже на то.
Ф
е т и н ь я. Ей хоть миллион дай, все-таки видом и амбицией она против моей
Ларисы не выдет.
Л а р и с а. Не только видом и амбицией, но и всем прочим
супротив меня далеко.
Н а с т я (Баклушину как бы с упреком). Вот вы тогда...
А мы теперь богаты с тетенькой. Вот вы и знайте.
Б а к л у ш и н. Откуда вам
бог послал?
Н а с т я. Мне вдруг наследство...
Е п и ш к и н. Дяденька их
у меня в саду удавились. Ах! (Берется за голову.) А ведь говорили дураку,
загороди забор.
Б а к л у ш и н. А кто такой ваш дяденька?
Н а с т я. Да
он... я не знаю... как это?
П е т р о в и ч. Отставной подьячий,
Крутицкий.
Б а к л у ш и н. Крутицкий? Да ему-то я и должен.
Н а с т я.
Ему? Вот и отлично! Уж теперь вы нам должны, вот мы вас в тюрьму, и
непременно.
Б а к л у ш и н. А много он вам оставил?
Н а с т я. Я не знаю.
Говорят, сколько-то тысяч.
Е п и ш к и н. Чего тут: "сколько-то"; побольше
двухсот будет.
Н а с т я. Ну, вот сколько.
Б а к л у ш и н. Позвольте за
вами снова поволочиться.
Н а с т я. Позволяю.
М и г а ч е в а. Стыдно
такие деньги и брать-то.
Ф е т и н ь я. Да ведь уж, матушка, что ни говори, а
впрок они не пойдут.
Н а с т я (смеясь). Да, правда ваша, я знаю, что мы с
Модестом Григорьичем промотаем их скоро.
А н н а. Уж лучше промотайте, чем
беречь так, как твой дядя берег.
Н а с т я. Как страшна мне казалась жизнь
вчера вечером, и как радостна мне она теперь!
А н н а. А вот, душа моя,
несчастные люди, чтоб не гневить бога, чтоб не совсем отчаиваться, утешают себя
пословицею, что "утро вечера мудренее", - которая иногда и
сбывается.

Михей Михеич Крутицкий , отставной чиновник.

Анна Тихоновна , его жена.

Настя , племянница Крутицкого.

Домна Евсигневна Мигачева , мещанка.

Елеся , ее сын.

Истукарий Лупыч Епишкин , купец-лавочник.

Фетинья Мироновна , его жена.

Лариса , дочь их.

Модест Григорьич Баклушин , молодой человек.

Петрович , мелкий стряпчий из мещан.

Тигрий Львович Лютов , квартальный.

Действие происходит лет 30 назад, на самом краю Москвы. Слева от зрителей угол полуразвалившегося одноэтажного каменного дома. На сцену выходят дверь и каменное крыльцо в три ступени и окно с железной решеткой. От угла дома идет поперек сцены забор, близ дома у забора рябина и куст тощей акации. Часть забора развалилась и открывает свободный вход в густой сад, за деревьями которого видна крыша дома купца Епишкина. На продолжении забора, посереди сцены, небольшая деревянная овощная лавка, за лавкой начинается переулок. У лавки два входа: один с лица с стеклянной дверью, другой с переулка открытый. С правой стороны, на первом плане, калитка, потом одноэтажный деревянный дом мещанки Мигачевой; перед домом, в расстоянии не более аршина, загородка, за ней подстриженная акация. В переулок видны заборы и за ними сады. Вдали панорама Москвы.

Явление первое

Епишкин и Петрович сидят у лавки и играют в шашки. Мигачева стоит у калитки своего дома.

Епишкин . Фук да в дамки. Ходи!

Петрович . Эх-ма! Прозевал.

Епишкин . Ходи!

Петрович . Ходи да ходи! Куда тут ходить? (Раздумывая.) Куда ходить?

Епишкин . Ходи!

Петрович . Пошел.

Епишкин . Вот тебе карантин, чтобы ты не тарантил.

Входит Лютов .

Убери доску!

Петрович с доской уходит в лавку.

Явление второе

Епишкин , Мигачева , Лютов .

Лютов (Мигачевой) . Там забор у тебя, а вот загородка! (Грозит пальцем.)

Мигачева . Из каких доходов, помилуйте! Кабы у меня торговля или что нечто б я… Ах, боже мой! Я бы только, Тигрий Львович, для одного вашего удовольствия…

Лютов . А? Что ты говоришь?

Мигачева . Да разве б я не окрасила? Окрасила бы, очень бы окрасила. А коли тут худо, в другом месте валится… а какая моя возможность? Чем я дышу на свете?

Лютов . Мне что за дело! Чтоб было окрашено!

Мигачева . Будет, будет, только б малость управиться. Хорошо тому, у кого довольно награблено, оченно ему можно быть исправным обывателем. Вот с кого спрашивать-то надо. Крась да мажь! У нас кому любоваться-то? И народ-то не ходит.

Лютов . Без рассуждений! Вот если завтра не будет выкрашено, я тогда посмотрю.

Мигачева . Вот и живи.

Лютов (оборачивается к каменному дому) . Уж хоть бы развалился совсем поскорее. (Пожимает плечами и, махнув рукой, отворачивается.) Эх, обыватели!

Епишкин . Тигрию Львовичу наше почтение.

Лютов . Здравствуй, Истукарий Лупыч! (Подает руку.) Тебе-то, братец, уж стыдно! Забор-то не загородишь: ведь точно ворота проезжие.

Епишкин . Оно точно, что я оплошал: он маленько развалился, а мне невдомек было; так ваша ж команда на дрова себе растаскала.

Лютов . Загороди, братец.

Епишкин . Вы себя беспокоить не извольте, будет в порядке. Признаться, теперь в голове-то не то, об этих глупостях и думать-то не хочется.

Лютов . Не глупости, братец, коли начальство тебе приказывает.

Епишкин . Понимаем, Тигрий Львович, да ведь уж и обязанностей-то наших больно много. Ежели счесть теперь все повинности да провинности, оклады да наклады, поборы да недоборы, торжества да празднества, - так ведь можно и пожалеть по человечеству. С одного-то вола семи шкур не дерут.

Лютов . Разве я тебя не жалею? Я тебя ж берегу; деревья у тебя в саду большие, вдруг кому-нибудь место понравится: дай, скажет, удавиться попробую.

Епишкин . Верно изволите говорить; местоположение заманчивое для этого занятия. Такой сад, что ни на что окромя и не годен. Я уж и то каждое утро этих самых фруктов поглядываю.

Лютов . Ну, так ты народ-то не искушай! Следствие, братец; понял? А я тебе этой беды не желаю.

Епишкин . Уж что говорить! Ну, да, думаю, бог милостив.

Лютов . Кабы ты чистый человек, а то… Я, братец, ничего не знаю, я ничего не знаю, а, чай, слышал, какой разговор-то про тебя насчет притону-то?

Епишкин . Мало ли всяких разговоров-то! И про ваше благородие тоже кой-что поговаривают; да мы, признаться, внимания не берем и слушать-то.

Лютов . Так уж ты загороди; побереги хоть меня-то, коль себя не бережешь; с нас тоже ведь спрашивают.

Епишкин . Не извольте беспокоиться! Стоит ли об таких пустяках разговаривать! Милости просим на полчасика! Особенной попотчевать могу.

Лютов . Попозже зайду, теперь некогда. (Подает руку.)

Епишкин . Как угодно-с. Завсегда рады, завсегда вы у нас первый гость. Поискать еще таких-то благодетелев.

Лютов уходит.

Терпит же ведь земля, господи! (Уходит в лавку.)

Из лавки выходит Фетинья .

Явление третье

Мигачева и Фетинья .

Мигачева . Здравствуйте, матушка Фетинья Мироновна!

Фетинья (гордо) . Здравствуй!

Мигачева . Куда бог несет?

Фетинья . Так, для воздуху, у лавочки посидеть. А ты куда?

Мигачева . Куда мне! Сына поглядываю.

Фетинья . На что он тебе?

Мигачева . Поругать хочется, Фетинья Мироновна.

Фетинья . После поругаешь, не к спеху дело.

Мигачева . Боюсь, сердце-то пройдет; сердце-то у меня круто, да отходчиво. А теперь бы он мне в самый раз попался: в расстройстве я.

Фетинья (подходя) . Что так?

Мигачева . Квартальный, матушка, разобидел; пристает, забор красить, отдыху не дает. Какие мои доходы, сами знаете: один дом, да и тот валится. Четверо жильцов, а что в них проку-то! Вот, Петрович - самый первый жилец, а и тот только за два с четвертаком живет. Ну, опять возьмите вы поземельные. Все б еще ничего, да ведь дом-то заложен, процент одолел.

Фетинья . Заложен?

Мигачева . Заложен.

Фетинья . Скажите!

Мигачева . Третий год я вам говорю, Фетинья Мироновна, одно и то же, а вы все будто не слыхали, да все удивляетесь.

Фетинья . Ах, редкости какие! Коли у меня такой характер, что ж мне делать-то! А то так тебе и дать одной все пoряду говорить! Этак ты всю материю скоро расскажешь. А нынче день-то год, пущай поговорим, куда нам торопиться-то; а время-то и пройдет, будто дело делали.

Мигачева . Помощник-то у меня, сами знаете, один.

Фетинья . Один? И то ведь один.

Мигачева . Да и тот неважный, так, какая-то балалайка бесструнная. Ну, еще по дому кой-что хозяйничает, а уж на стороне достать что-нибудь, на это разуму у него нет. Думала в люди отдать, хоть в лавку, да сама ни при чем останешься. А он все-таки и подбелит, и подкрасит, и подколотит.

не было ни гроша, да вдруг что?

Альтернативные описания

. (алтынник) старинная русская денежно-счетная единица

В старину: монета в три копейки

Денежная единица в 6 денег, позднее - в 3 копейки, а также мелкая серебряная монета такого достоинства

От татарского «алты» - шесть, старинная монета в шесть «денег» или 3 копейки

Старинная русская монета

Пошел за тын да потерял...

Неожиданное богатство, когда гроша не было

. «пошел Мартын за тын да потерял...» (посл.)

Пьеса русского писателя А. Н. Островского «Не было ни гроша, да вдруг...»

Название этой старинной русской монеты произошло от татарского слова «золото»

. «... серебра не ломит ребра» (посл.)

Монета в три копейки (устар.)

Три копейки на Руси

Три копейки в XIX веке

Три копейки

Три копейки при Петре

Богатство вместо гроша

. «... серебра не ломит ребра»

Устаревшая трехкопеечная монета

Три копейки наших предков

. «не было ни гроша, да вдруг...» (посл.)

Старое название монеты в три копейки

Трехкопеечная монета на Руси

Медяк в шесть грошей

Старорусская трехкопеечная монета

Старое название трех копеек

Три копейки в старину

Трехгрошовая монета

Счастье, которое привалило когда не было ни гроша

Дюжина полушек

Старинная медная монета

Три копейки ему цена

Три копейки нумизмата

Шесть грошей

Старинная русская монета в три копейки

Золото по-татарски

Три копейки

Неожиданное богатство, когда гроша не было

. "... серебра не ломит ребра"

. "... серебра не ломит ребра" (посл.)

. "Не было ни гроша, да вдруг..." (посл.)

. "Пошел за тын да потерял..."

. "пошел Мартын за тын да потерял..." (посл.)

М. татарск. (золото? шесть?) бывшая серебр. монета в денег или в копейки. Название пятиалтынный осталось доныне; грош, деньга, полушка или пул исчезли, как алтын, и поминаются почти только в поговорках, как древние куны и мордки, напр. За морем телушка полушка, да рубль перевозу. За пол-ушка ни полуполушки (скороговорка). Солдату три деньги в день, куда хочешь, туда их и день. Пикула ни пула. Нужда куны родит. Не дам ни мордки. За эту бородку давали две новгородки, да третью ладожанку и пр. Но местами счет на алтыны еще сохранился, особ. между бабами; поминают алтыны и в поговорках. него алтынного за грош не уторгуешь. него каждая копейка алтынным гвоздем прибита. Он с алтынным под полтину подъезжает. По-латыни два алтына, а по-русски шесть копеек, отвечают бестолковому. Жалеть алтына отдать полтину, т. е. больше убытка будет. Не пожалеть за рубль алтына, не придет рубль, так придет полтина. Алтыном постановка спора, без денег не обзаведешься. От кума алтын, от кумы полотно, на крестинах. алтыном воюют, без алтына горюют. Потерял Мартын отцов алтын. Это алтынное дело. На алтын да на грош не много утрешь, или съешь. Счастья алтыном не купишь. Алтын Мартыну ни сапоги подшить, ни скоба подковать. алтыном сиди под тыном, притаись. Не стоит алтына, а тянется за полтиной. Алтынная кошка полтинную часть тянет. На три алтына торгу, а на пять долгу. На алтын товару, а на рубль раструски. Продал на деньгу, проел на алтын. Возьми сорок алтын: "Сорочи не сорочи, а меньше рубля не отдам", дразнят бестолковых торговок за счет сороками да алтынами. Алтынного вора вешают, полтинного чествуют. Пить бы на полтину, да нет ни алтына. Счастье бедному алтын, богатому миллион. Этот алтын не того рубля. Хорош богатырь: пьян с вина на алтын. Лучше на гривну убытку, чем на алтын стыда. Алтынник м. алтынная монета, ныне копейка серебром; алтынник м. алтынница ж. алтынщик м. алтынщица ж. скупец, скряга, крохобор; корыстник, мелочной и низкий взяточник. Подьячий с приписью: урывай-алтынник. Алтынничать, жадно и скупо вымогать и добывать деньгу. Алтынничанье ср. действие по значению глаг. Ты опять заалтынничал. Доалтынничаешь (или доалтынничаешься) до беды. Изалтынничался купчина. Много ли наалтынничал? Поалтынничать было еще. Итак весь день проалтынничал: весь проалтынничался, проторговался

Название этой старинной русской монеты произошло от татарского слова "золото"

Не было ни гроша, да вдруг что

От татарского "алты" - шесть, старинная монета в шесть "денег" или 3 копейки

Пьеса русского писателя А. Н. Островского "Не было ни гроша, да вдруг..."

Старые три копейки

Устаревшая трехкопеечн. монета

Выражение "не было ни гроша, да вдруг алтын" подразумевает неожиданный успех, удачу, радость. Так принято говорить, когда вдруг получаешь каким-либо путём, то что так долго желал получить, мечтал об этом, а оно вдруг появилось, да в ещё большем количестве и объёме, с избытком. В общем нежданная удача, приятная новость, радость от внезапного события.

Алтыны и гроши - русские деньги

Червонец - это золотая монета в разное время имевшее достоинство в 10 или 3,5 рубля

Четвертак - это серебряная монета достоинством 25 копеек, которая чеканилась с 18 и до начала 20 века.

Империал - эта монета стала чеканиться из золота с 1755 года. Её вес в разные периоды мог варьироваться (11,61 грамм, 7,74 грамма, 5,85 грамм). Сначала её стоимость приравнивалась к 10 серебряным, а потом её номинал вырос до 15 золотых рублей.

Рубль - эту монету чеканили из серебра, своё хождение начала с 13 века. На русских рублях с конца 15 века стал изображаться герб Российской империи либо герб Москвы. В 1924 году его вес составлял 18 грамм, в 1764 - 1915 также весил 18 грамм, а в 1654 году вес монеты составлял 28 - 29 грамм.

Гривенник - это 10 копеек и чеканится с 1701 года. Прообразом этого названия послужила древнейшая русская денежная единица гривна.

Гривня - это тот же гривенник, только чеканился гораздо раньше и имеет номиналом всё те же 10 копеек.

Семишник - это традиционный номинал русской монеты в 2 копейки, так же может называться грошью.

Копейка - чеканилась из меди и равнялась одной сотой рубля. В Российской Империи с 16 века производилась из серебра, но позже с 1704 года её стали делать из меди по экономическим соображениям.

Полтиник - это монета с номиналом 50 копеек. В разные периоды чеканилась из меди, серебра и одно время была даже золотой.

Полушка - получила такое название, потому что равнялась половине московской и одной четверти новгородской деньги. После объединения Руси стала стоить четверть копейки.

Деньга - это одна из самых старинных монет на Руси, её чеканили сначала из серебра, но потом стали производить из меди. Номиналом в половину копейки.

Алтын - это древнейшая русская монета с номиналом в 3 копейки.

Грош - это старинная монета имевшая хождение на Руси и имеющая номинал полкопейки.

Синоним поговорки: "Не было ни чарки, да вдруг ендовой"

Когда появился алтын?

Историки утверждают, что слово "алтын" впервые было обнаружено в летописях за 1375 год. Однако он не являлся монетой в чистом виде, а был скорее денежной единицей, которая связывала несколько близлежащих княжеств для удобства расчётов. Долгое время алтын так и оставался на бумаге, но в 1654 году при царе Алексее Михайловиче его начали чеканить из меди. После коронации Петра 1, алтын стали выпускать из серебра, это продолжалось с 1704 и по 1718 годы.

Аналог поговорки у англичан: "не было ни гроша, да вдруг алтын" - "yesterday a pauper, today a king" ("вчера нищий, сегодня король")

Использование поговорки "не было ни гроша, да вдруг алтын" в литературе

"Молодая мамаша, попросила принести к себе найдёныша, после положила его рядом со своим дитём, и заявила, что теперь у неё двойня. "Вот сношенька, - произнёс старик, - не было ни гроша, да вдруг алтын"
("Прадедовсеие ветлы" В. И. Даль)

"Ну вот мама, нашла я себе жениха, не было ни гроша, да вдруг алтын. Такой козырь, что не достанешь рукой"
("Бедная невеста" Островский)

"Здравствуй дорогой Александр Николаевич! Я закончил "Степь" и я её отправляю. Не было ни гроша, да вдруг алтын. Думал я написать пару листов, а в итоге получилось все пять"
(Из письма Чехова к Плещееву 3 февраля 1888 года)

"Баттенберг утверждает - Болгария доброе наше отечество! Неужели Отечество? Каким образом Болгария стала у него отечеством, ведь он её даже во сне не видел? Правильно говорят - не было ни гроша, да вдруг алтын" ("Мелочи жизни" Салтыков-Щедрин)

"Спешу сообщить вам дорогая матушка, что уже с марта я собираюсь печататься на страницах двух толстых журналов, прямо по поговорке - не было ни гроша, да вдруг алтын"
(Из письма своей матери Мамина-Сибиряка от 26 февраля 1882 года)

"А ведь это прекрасно Ольга! Сразу два сына! Об этом в народе говорится: не было ни гроша, да вдруг алтын"
("Свет над землёй" С. П. Бабаевский)