Глава 943: Лучшим из людей является такой верующий, который ведёт борьбу на пути Аллаха, не жалея ни самого себя, ни своего имущества. Аллах Всевышний сказал:«О те, кто уверовал! Не указать ли Мне вам на (такую) торговлю, которая избавит вас от мучительного наказания?

Глава 944: Ступени борющихся на пути Аллаха. 1149 (2790). Передают со слов Абу Хурайры, да будет доволен им Аллах, что (однажды) посланник Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, сказал: «Тот, кто верует в Аллаха и в Его посланника, совершает молитвы и соблюдает пост во

Глава 945: О (делах, совершаемых) на пути Аллаха утром и вечером, и о том, что место любого из вас в раю размером с (его) лук (лучше мира этого и всего того, что в нём есть). 1150 (2792). Передают со слов Анаса бин Малика, да будет доволен им Аллах, что пророк, да благословит его Аллах

Глава 947: (О награде, ожидающей) того, кто пострадает на пути Аллаха. 1153 (2801). Сообщается, что Анас, да будет доволен им Аллах, сказал: «(В своё время) пророк, да благословит его Аллах и приветствует, послал семьдесят (человек) из (племени) бану суляйм к (людям из племени) бану

Глава 948: О том, кто будет ранен на пути Всемогущего и Великого Аллаха. 1155 (2803). Передают со слов Абу Хурайры, да будет доволен им Аллах, что посланник Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, сказал: «Клянусь Тем, в Чьей длани душа моя, (если) кто-нибудь будет ранен на

Глава 957: Слова Всемогущего и Великого Аллаха: «Не равны (друг другу) те из верующих, которые отсиживаются (дома), за исключением имеющих повреждения, и те, что сражаются на пути Аллаха (, не жалея) своего имущества и самих себя. Аллах отдал предпочтение тем, кто сражается (,

Глава 961: Достоинство соблюдения поста на пути Аллаха. 1170 (2840). Сообщается, что Абу Са‘ид, да будет доволен им Аллах, сказал: «Я слышал, как пророк, да благословит его Аллах и приветствует, сказал: “Аллах удалит от огня лицо того, кто один день постился на пути Аллаха, на

Глава 974: Обеспечение охраны во время военного похода на пути Аллаха. 1187 (2885). Сообщается, что ‘Аиша, да будет доволен ею Аллах, сказала: «(Однажды) пророк, да благословит его Аллах и приветствует, бодрствовал (всю ночь), а, вернувшись в Медину, он сказал: “О, если бы охранял

Глава 976: Достоинство пребывания на страже /рибат/ на пути Аллаха. Аллах Всевышний сказал:«О те, кто уверовал, терпите, и проявляйте больше выдержки, и оставайтесь на страже, и бойтесь Аллаха, чтобы вы преуспели» (“Семейство ‘Имрана”, 200).1191 (2892). Передают со слов«Джихад во имя Аллаха» (Кутб о средствах ведения борьбы) В данном контексте необходимо рассмотреть вопрос о джихаде, досконально проработанный Сейидом Кутбом, чего не скажешь об Али Шариати, который гораздо больше внимания уделял проблеме смысла шахадата. Стоит

Сейид Кутб: Отрывки из книги «Вехи на пути» Призыв «Нет бога, кроме Аллаха» - закон жизни (из главы пятой) Поклонение Аллаху, и только Ему, является краеугольным камнем исламского вероисповедания, воплотившимся в свидетельстве: «Нет бога, кроме Аллаха». Восприятие того,

«Джихад на пути Аллаха» (выдержки из главы четвертой) ...Имам ибн-аль Кайим резюмирует концепцию джихада в исламе в своем труде «Заад аль-Мааддел», который он поместил под заголовком «О порядке следования праведному пути в отношениях с неверующими и лицемерами с момента

Если жизнь это путь, по которому нужно пройти, то на нем должны быть знаки, указатели, вехи, которые будут направлять человека в правильном направлении, поправлять там, где он сбивается с правильной дороги.

Тот день не был для меня обычным. Его необычность заключалась в том, что в полдень я оказался за решеткой одного из РОВД города по совершенно пустяковому делу. Когда меня завели в камеру и за мной закрылась железная дверь, в голове пронеслось множество мыслей. Конечно же, разумом я понимал, что максимум мне грозит 15 суток административного ареста. Но как часто бывает, что разум и сердце не приходят к консенсусу, когда в дело вступают эмоции. Поэтому я начал мозговую атаку на сердце, чтобы успокоиться.

Я вспомнил разговор с мамой, состоявшийся несколькими часами ранее, во время которого она начала рассказывать об общесемейных проблемах, которые не давали ей покоя. В меру своих сил я пытался успокоить ее, говоря о том, что все события, которые с нами происходят неслучайны, они носят какой-то подтекст и наша задача заключается в том, чтобы проявлять терпение, уповать на помощь Аллаха и пытаться суметь прочитать эти знаки жизни, которые могут указывать, намекать на что-то, в чем имеются наши упущения, или же тем самым Милостивый отводит от нас какую-то большую беду. Рано или поздно все эти трудности оборачиваются каким-либо благом. Я рассказывал ей историю о Пророке Юсуфе, мир ему, чья жизнь с малых лет проходила из одного испытания в другое: с самого детства он был разлучен с любящим отцом и едва не стал жертвой рук собственных братьев, затем он был продан в рабство, позже был ложно обвинен в преступлении и, хотя его невиновность была доказана, он все же попал в тюрьму, в которой провел годы. Он прошел через все эти испытания и трудности сохраняя в сердце веру во Всевышнего и ненависть к ослушанию Ему. Он предпочел оказаться за решеткой, чем согрешить с красивой, знатной женщиной, а находясь в тюрьме он не забывал призывать своих сокамерников к единобожию. Он терпел, уповал и победил. Я вспоминал эти мои слова, обращенные к маме, и теперь уже говорил их самому себе.

Я вспомнил свой хадж — тот самый момент, когда оказался среди огромной людской толпы, которая давила со всех сторон и казалось, что выхода из этой ситуации нет, что доводило до отчаяния, и как в этот самый трудный для меня момент я услышал за своей спиной мужской голос, который спокойно и размеренно читал азкары, восхваляя и поминая Аллаха. Субханаллах… Альхамдулиллях… Ля иляха илляЛлах… Аллаху акбар… Я хотел оглянуться и увидеть лицо этого человека, но это невозможно было сделать из-за сильной давки. И я начал повторять за ним эти слова, после чего мое сердце успокоилось и я прошел положенный путь.

Я начал поминать Аллаха и просить Его о терпении, спокойствии, о прощении грехов. Пожалуй, это были самые искренние мольбы и поминания Аллаха за последние годы моей жизни. Очень даже возможно, что за решеткой звучат более искренние мольбы, чем в мечетях…

Я начал думать о том, почему это могло произойти со мной? Какой знак может скрываться за этим? Я начал копаться в самом себе, при этом не переставая поминать Аллаха. И я понял, что слишком мало поминаю Всевышнего и мало обращаюсь к Нему с мольбами в обычное время. Я пришел к выводу, что вся эта история должна была дать мне знать об этом, поправить меня, чтобы измениться, пока не поздно. Это был мой знак.

Вскоре нас в камере стало двое. Это был обычный парень. Мы общались, говорили о разном и, памятуя об истории с Пророком Юсуфом, мир ему, и его сокамерниками, я попытался приободрить его и призвать к Исламу. Он в свою очередь сказал, что с утра в РОВД привели несколько «безусых», среди которых ему запомнился парень с бородой, одетый в длинную одежду. Его поразило спокойствие этого мусульманина. «Он был так спокоен, как будто оказался в раю, а не в райотделе». На его изумление этот верующий ответил ему, что это всего лишь испытание от Аллаха, а все эти люди, которые причиняют ему это беспокойство будут отвечать в День суда. А потом мой сокамерник заговорил о Пророке Юсуфе, мир ему, о том, что он недавно познакомился с его жизнью, от чего ему хотелось плакать.

Через некоторое время мы с ним расстались.

Если жизнь это путь, по которому нужно пройти, то на нем должны быть знаки, указатели, вехи, которые будут направлять человека в правильном направлении, поправлять там, где он сбивается с правильной дороги. И такие знаки рассыпаны на жизненном пути каждого человека.

Другой вопрос: можем ли мы их разглядеть, прочитать и правильно понять.

Наверное это показательно для современного состояния уммы, что за пределами его родного Египта и узкого круга исламских активистов лишь немногие мусульмане помнят о том, что 29 августа 1999 года исполнилось 33 года со дня мученичества Саида Кутба. Кутб не был обыкновенным мусульманином. Человек, безупречно соблюдающий Ислам, Кутб внёс огромный вклад в мусульманскую политическую мысль во времена, когда мусульманский мир был всё ещё загипнотизирован такими западными понятиями как «национализм», «национальное государство» и «отцы нации», и когда в моде была, в основном, националистическая риторика, переплетённая с социалистическими лозунгами.

Именно в такой атмосфере Саид Кутб поднял свой голос и своё перо против тех ложных идеологий и одним росчерком пера заклеймил их как современную джахилийю. При этом Саид Кутб исходил из идей Мауланы Маудуди, писавшего о «частичной джахилийе». Но если покойный пакистанский учёный был готов дать социальным системам, превалирующим в современных мусульманских обществах шанс на модификацию, дабы они приобрели таким образом некоторую респектабельность, то Саид Кутб не допускал ничего подобного и настаивал на том, что Ислам, будучи полноценной и завершённой системой жизни, не нуждается ни в каких добавлениях со стороны систем, изобретённых людьми.

Именно столь прямая и откровенная формулировка привела его на виселицу 29 августа 1966 года вместе с двумя другими лидерами «Аль-Ихван аль-Муслимун» - Мухаммадом Юсуфом Авашем и Абд аль-Фаттахом Исмаилом. Обвинение против Саида Кутба базировалось на его ныне широко известной книге «Ма’алим фи’ль-тарик» («Вехи на пути»). Книга обличала существующий ныне в мусульманских обществах порядок как джахилийю, указывая мусульманским активистам путь и описывая шаги, которые им необходимо было предпринять, чтобы установить общество, основанное на Божественном порядке.

«Аль-Ихван аль-Муслимун» больше не является тем движением, в которое вступил Саид Кутб, когда вернулся из CШA в 1950 года. С тех пор оно превратилось в пустую оболочку, обычную политическую партию, размахивающую исламским флагом. Но даже эти умеренные проявления исламского духа не выносимы для египетских фараонов, выслуживающихся перед своими хозяевами в Вашингтоне и Тель-Авиве. И при этом именно мусульманских активистов обвиняют в «нетерпимости».

Саид Кутб был выдающимся писателем. Его лучшие работы, однако, были написаны после его внезапного возвращения из CШA. Причиной его разочарования стали пресыщенность американского материалистического общества и повсеместная половая распущенность. Он мог бы продолжать работать в университете над докторской диссертацией, но решил вместо этого вернуться в Египет и посвятить свою жизнь исламскому движению.

Если в его жизни и был какой-нибудь особенный момент, который оказался решающим при принятии этого решения, то это была та боль, которую Кутб испытал, увидев, каким образом американская пресса осветила мученичество Хасана аль-Банны. Читатели «Crescent International» не сильно удивились тому в каком тоне «Нью-Йорк Таймс» писала о мученичестве имама Хасана аль-Банны. Вот что было напечатано в газете:

«В Каире от руки наёмного убийцы пал лидер незаконного террористического „Мусульманского Братства“ Хасан аль-Банна» (13 февраля, 1949 года).

«В шейха Хасана аль-Банну, 39-летнего главу незаконного „Мусульманского Братства“ - экстремистского египетского националистического движения, которое было запрещено, после того как власти объявили его ответственным за серию взрывов и убийств, проведённых в прошлом году, выстрелили пять раз. Выстрелы произвели несколько молодых людей, подъехавших к месту преступления на машине. Шейх скончался в больнице сегодня вечером».

Слово «террорист» в приложении к исламской деятельности не является феноменом 80-х или 90-х гг. Оно используется на протяжении более пятидесяти лет. Стоит открыть старые газеты - и любой увидит как рупоры сионистского истэблишмента Америки использовали эмоционально сильные выражения «террорист», «экстремист», «незаконный» и т. д. для характеристики «Аль-Ихван аль-Муслимун». Легко вообразить себе разочарование Кутба, увидевшего, как уважаемые всеми печатные органы, выразители общественного мнения, очерняют образ видного исламского лидера.

Когда Саид Кутб вернулся в Египет, он начал сотрудничать с «Аль-Ихван аль-Муслимун», в рядах которого он ранее не состоял, при этом продолжая думать и писать. В ту пору «Ихваны» контактировали со «Свободными офицерами», которые планировали низвергнуть монархию короля Фарука. В числе «Свободных офицеров» были такие фигуры как полковник Гамаль Абдель Насер и полковник Анвар Садат. По собственному признанию Садата, Саид Кутб был главным идеологом «революции» «Свободных Офицеров». Если бы заговор провалился, ясно, что Саид Кутб заплатил бы за это своей жизнью. Сам же Садат, по его же собственному признанию, пошёл в кино в тот день, на который был назначен переворот, для того чтобы иметь алиби в случае, если «что-нибудь сорвётся». Он стал президентом Египта после смерти Насера от сердечного приступа в сентябре 1970 года.

Пути «Свободных офицеров», однако, скоро разошлись с «Ихванами». В этом нет ничего удивительного для тех, кто хотя бы поверхностно знаком с такими институтами мусульманского мира как армия. Заговорщики были молоды и неопытны, нуждались в патриархальной фигуре, в интеллектуальном лидере. Саид Кутб лучше всего подходил для этой роли. Но как только путч увенчался успехом, у «Свободных офицеров» появились другие планы.

За два года, прошедшие после путча, Насер захватил всю полноту власти в государстве. После этого он обрушился на «Ихванов». Два события, в особенности, послужили причиной разрыва: требования «Ихванов» ввести исламскую конституцию и свободу печати, а также их возражения против принятого в 1854 году англо-египетского соглашения по Суэцкому каналу. Всё это полностью показало неискренность революционных заверений Насера. Договор позволял Великобритании вводить войска в Египет, если возникала угроза британским интересам на Ближнем Востоке. Собственно договор, в сущности, создавал правовую базу для постоянного присутствия британских войск на Суэцком Канале.

С начала 1954 года и до самой своей казни Саид Кутб провёл большую часть времени в тюрьме. В начале 1954 года, когда египетская тайная полиция пришла его арестовывать, Саид Кутб лежал с высокой температурой. Но полицейские всё равно надели на него наручники и насильно отвели в тюрьму. По пути он несколько раз терял сознание от слабости. Когда Кутб оказался в тюрьме, на него спустили специально обученную собаку, которая более двух часов его терзала. После этого его допрашивали в течение семи часов без перерыва.

На суде, проходившем в 1966 году, Кутба обвинили в заговоре с целью подготовки марксистского переворота в стране. Это нелепое обвинение было сделано режимом, который сам являлся близким союзником Советского Союза. Правители Египта знали, что они обвиняют и судят человека по полностью сфабрикованным обвинениям. Настоящей причиной обвинения было то, что Саид Кутб отвергал существующий режим как джахилийю. Насер знал, что если такие идеи проникнут в народ, то это создаст угрозу его правлению и, в конце концов, приведёт к его свержению. Саида Кутба следовало устранить.

Незадолго до запланированной казни к Саиду Кутбу пришёл эмиссар от Насера с просьбой подписать петицию президенту с прошением о помиловании. Ответ Саида Кутба был прямым:

«Если я сделал что-нибудь не так в глазах Аллаха, я не достоин помилования, но если я не сделал ничего дурного, я должен быть освобождён без того, чтобы мне пришлось просить о помиловании у какого бы то ни было смертного».

Эмиссар ушёл от него разочарованный, и Насеру отказали в удовольствии отклонить «апелляцию» Саида Кутба о помиловании.

Саид Кутб написал ряд книг, включая хорошо известную «Под сенью Корана», в которой он разъясняет коранические аяты путём отсылки к другим аятам священной книги. Эту книгу он создал во время своего долгого заключения в тюрьме по фиктивным обвинениям. Его вклад в мусульманскую политическую мысль также огромен. Он категорически отвергал любые заимствования с Запада и настаивал на том, что Ислам самодостаточен.

То, что этот достойный сын Ислама должен был подвергнуться таким испытаниям и унижениям в мусульманской стране показывает всю глубину безнравственности, в которую опустился мусульманский мир. Возможно, это и стало отчасти причиной, по которой армия Насера потерпела столь сокрушительное и бесславное поражение от рук сионистских сил год спустя во время Шестидневной войны в июне 1967 года.

Саид Кутб живёт в сердцах миллионов мусульман во всём мире. Его книги были переведены практически на все языки, на которых читают мусульмане, и пользуются по-прежнему значительным влиянием.

Из книги «Аллах не любит Америку»

Исторический обзор джихадистских концептов прошлого и настоящего.

В исламских сообществах, где уже долгие годы не прекращаются территориальные войны и религиозные конфликты, где мир воспринимается исключительно через призму религиозной доктрины, и вооруженного насилия, зародилась новая, «гибридная» идеология, дающая на сегодня смысл существованию и поведению многих ее активистов, - «джихадистский салафизм».

На ученом языке термин «салафизм» означает течение мысли (убеждение), возникшее во второй половине XIX века, как реакция на распространение европейских идей, проповедовало возврат к традиции «благочестивых предков». Современную востребованность идей движения, отчасти можно объяснить, уже как следствие реакции исламского мира, на процессы глобализации ведомые Западом.

Исламский мир, - который во многом хочет оставаться оплотом консерватизма, в лице своих идеологов – Мухаммеда аль-Афгани (1838-1897), реформаторов: египтянина Мухаммеда Абдо (1849-1905) и сирийца Мухаммада Риды (1965-1935), пытались отыскать корни современности - в мусульманской цивилизации. Однако в представлениях активистов салафиты - это те, кто понимают предписания священных текстов в их буквальном смысле, утвержденном традицией, выразителем которой выступал, в частности, один из крупнейших улемов XIV века Ибн Таймийя, главный авторитет «ваххабитов» - «интегристы» ислама, враждебные любой инновации, которая презирается как «человеческое истолкование».

По мнению активистов джихада, существовало два типа салафитов. Первые, так называемые «шейхисты», подменили поклонение Господу идолопоклонническим почитанием нефтяных шейхов Аравийского полуострова, в первую очередь представителей семейства Аль Сауд. Их идеологом являлся Абд аль-Азиз Бен Баз, главный муфтий королевства с 1993 года, воплощение «придворных улемов» («улама аль-балат»). Показной салафизм служил лицемерным прикрытием их общественных и личных пороков, среди которых было и подчинение немусульманской, враждебной исламскому миру сверхдержаве - США, а, следовательно, и их главному союзнику на Ближнем Востоке – Израилю.

По их мнению, с «шейхистами» следовало вести неустанную борьбу на уничтожение. Вторые, «салафиты-джихадисты», в противовес предателям - «шейхистам» питали благоговейное уважение к священным текстам, понимавшимся в их буквальном смысле («буквалисты»), но сочетали его с приоритетом, отдававшимся джихаду, первой мишенью которого должен был стать главный враг истинной веры - США, в лице его еврейства.

Саудовские проповедники-диссиденты Хавали и Ауда пользовались большим уважением в рядах этого движения, у которого появятся и многие другие идеологи: среди них палестинец Абу Катада и сириец Абу Мусааб, а также египтянин (род. 1958 г., натурализованный британец, отбывает пожизненный срок в США) Мустафа Камель, известный как Абу Хамза аль-Масри, - все трое ветераны джихада в Афганистане.

Кроме «шейхистов», «салафиты-джихадисты» враждебно относились и к «Братьям-мусульманам», обвиняя их в чрезмерном модернизме и слишком вольном обращении с текстом и буквой священных текстов. Даже к Сайиду Кутбу, духовному отцу радикального течения в «Братстве», они питали подозрение: ему ставился в вину его комментарий к Корану- «Фи зиляль аль-Куран» («Под сенью Корана»), оценивавшийся не как авторитетное каноническое толкование (тафсир), а как сборник личных суждений (таавилят) автора, не получившего богословского образования.

Относительно «умеренных» «Братьев-мусульман», создававших партии, игравших в политические игры «безбожных» государств и участвовавших в выборах. То они, по мнению «салафитов-джихадистов», обманывали верующих, ибо давали религиозную санкцию режимам, с которыми нужно было, наоборот, вести беспощадную борьбу. 1

Джихадистское движение, теоретически разрабатывавшееся с конца 60-х годов XX века несколькими идеологами: пакистанцем Абуль-Ала Маудуди (1903-1979), египтянином Сайидом Кутбом (1906-1966)и иранцем Рухолла Мусави Хомейни (1902-1989), укоренится в обществах лишь в последующее десятилетие.

Если хомейнистский Иран будет воплощать собой радикальный полюс, «электризующий» массы и поднимающий обездоленных на борьбу против несправедливого порядка, то саудовская династия - хранительница Святых мест Мекки и Медины - поставит свои несметные богатства на службу консервативной концепции общественных отношений. Эр-Рияд провозгласит моральный ригоризм и во имя его станет финансировать распространение по всему миру групп и партий, которые будут выступать с этих же позиций. 2

Египетский опыт

Основоположником, или как уже принято говорить «классиком», исламского экстремизма считается известный египетский идеолог Сайид Кутб (1906–1966) - прозаик, поэт, педагог и журналист, один из руководителей египетской организации «Братья-мусульмане». Идеологически представлял экстремистское крыло этой организации. Концепция политического устройства мусульманского общества, изложенная Сайидом Кутбом в книгах «Социальная справедливость в исламе», «Вехи на пути» и «Под сенью Корана», вобрала в себя основные идеи современного исламского экстремизма.

Кутб полагал, что только ислам может спасти человечество от «груды хлама» безбожных идеологий, тогда как неприятие шариата в качестве источника власти ведет к торжеству джахилийи - духовного невежества доисламской эпохи - и распространению многобожия (ширка), воплощенного также и в системе западных демократических институтов. Делил человечество на мусульман, придерживающихся законов шариата, и «неверных», в число которых включал и большинство мусульман. Резко критиковал любые формы национализма и считал, что столкновение с государством неизбежно для торжества идеального исламского общества. 3

Здесь и способы установления идеального исламского общества через политическую борьбу и насилие. Сайид Кутб считал, что в «мнимых» мусульманских государствах, только насилием, возможно установить истинно исламскую власть, которая станет инструментом преобразования общества в соответствии с исламской моделью. Причем реализация такой концепции возможна его взгляд, лишь после физического захвата власти, и лишь потом возможно построение социальной справедливой модели общества, базирующегося на исламских ценностях.

«Ислам и джахилийя - это абсолютно несовместимые системы, между которыми невозможно какое-либо мирное сосуществование или постепенная трансформация джахилийи в ислам. Восстановить власть Аллаха на земле можно лишь после того, как силой будет уничтожена джахилийя, и участие в этой борьбе есть обязанность каждого мусульманина», - считал он. 4

В тоже время, руководители «безбожных» режимом, в своем идеологическом противостоянием с «Братьями», пытались опираться на «элементы» враждебным идеологии салафийи. Например, в Египте Гамаль Насер (1954-1970) сделал суфийские братства своей опорой в борьбе против «Братьев» и исламистского движения в целом. 5

29 августа 1966 года в насеровском Египте окончил жизнь на виселице шестидесятилетний Сайид Кутб. Это событие удостоилось лишь нескольких строк на страницах мировой печати и вскоре забылось. Оно вызывало протесты лишь со стороны сочувствующих и бывших «Братьев-мусульман» - организации, распущенной 12 лет назад.

Эта казнь усилила разрыв между торжествовавшим тогда национализмом, воплощением которого - в его социалистическом варианте - являлся Насер, и исламизмом, родоначальником коего был Кутб. В конце следующего десятилетия соотношение сил между этими двумя идеологиями радикально изменится, а исламизм станет, новой мобилизирующей утопией.

Вклад Кутба сыграет здесь решающую роль, наряду с вкладом двух других крупных фигур - пакистанцем Маудуди и иранцем Хомейни. Маудуди и Кутб, идеи которых во многом перекликаются, оказывали влияние, прежде всего на суннитский мир, тогда как Хомейни, идеология которого разрабатывалась в иной среде, действовал, прежде всего, в рамках шиитского ислама.

Все трое разделяли единую, преимущественно политическую, концепцию ислама и призывали к созданию исламского государства - халифата. В этом смысле они выступали противниками как светского национализма, преобладавшего в 60-е годы, так и традиционных концепций ислама, которые не отдавали абсолютного приоритета политической борьбе. Однако они принадлежали к трем различным течениям: Кутб проповедовал радикальный разрыв с установленным порядком, что привлекало к нему часть молодежи - как образованной, так и неимущей, - но делало его идеи неприемлемыми для большинства представителей духовенства и средних классов.

Маудуди, по мнению которого построение исламского государства должно было происходить постепенно, увлекал часть средних классов, но он был не в состоянии заразить своими идеями пакистанское население. Что касается Хомейни, то как показала история, ему удалось повести за собой и обездоленных, и средние слои, и радикально настроенных интеллектуалов, и духовенство. Отчасти этим будет объясняться то, что исламская революция победит лишь в Иране.

Именно в сфере культуры (в широком смысле) исламизм начал свою битву, прежде чем проникнуть в общество и политику. Эта битва велась против национализма, за то, чтобы заменить одно мировоззрение другим.

До начала 70-х годов культура национализма господствовала в большинстве мусульманских стран. Она была выработана местными элитами, которые сумели успешно довести до конца борьбу против европейской колонизации: предотвратить ее (как это в 20-е годы сделал Ататюрк в Турции) или добиться для своих стран независимости (как это произошло в большинстве других стран после Второй мировой войны).

Арабские, турецкие, иранские, пакистанские, малайзийские, индонезийские и прочие националисты раздробили исторический мир ислама (дар ал-ислам) на отдельные общности, основанные на использовании и распространении того или иного современного письменного языка - языка прессы, книг и радиовещания. А, что касается интеллектуалов-националистов, то, как отмечает французский политолог и специалист по исламу Жиль Кепель, то в основном они были выпускниками школ европейского типа, получивших распространение в мусульманском мире. Но, несмотря на свою квалификацию, они не были допущены к должностям среднего и высшего звеньев, контролировавшимся колониальными властями, официальным языком которых был язык метрополии.

А потому борьба за политическую независимость имела одной из своих целей превращение современного местного письменного языка в официальный национальный язык, с тем, чтобы через его использование могла утвердиться новая идентичность граждан независимых государств. Проведя секуляризацию письменного языка, правящие националистические элиты взяли его на вооружение, чтобы его средствами выразить ценности нации, государства и современности, как они их понимали.Именно в этот момент на историческую сцену вышли Кутб и Маудуди.

Для Сайида Кутба и его единомышленников современная история мусульманских стран после обретения независимости не представляла какой-либо ценности. Более того, она оказывалась развенчана, заклеймена арабским кораническим термином «джахилийя», обозначающим состояние «невежества», в котором пребывали арабы до ниспослания ислама Пророку Мухаммаду в начале VII века христианской эры.

По Кутбу, мусульмане-националисты не знали ислама подобно арабам-язычникам времен первоначальной джахилийи. Как те поклонялись каменным идолам, так и современники Кутба, по его мнению, поклонялись символическим идолам, каковыми являлись нация, партия, социализм и т. д. Отвергая, таким образом, претензию националистов на создание новой Истории и отправляя их во мрак доисламских времен, Кутб совершал культурную революцию.

Кутб страстно взывал к «новому кораническому поколению», которое сможет создать в современном мире новую - исламскую - общность на руинах национализма, подобно тому, как Пророк Мухаммад и его поколение построили общину правоверных на обломках разрушенного ими арабского язычества.

Возлагая надежды на новое «поколение», Кутб точно вписал свой проект в контекст времени: он обращался к молодым, родившимся после обретения независимости, к тем, кто уже не мог воспользоваться плодами грандиозного социального перераспределения, произошедшего сразу же после ухода колонизаторов и раздела их имущества. Чтобы убедить своих слушателей, он должен был изъясняться на языке, на котором они были воспитаны. Он ввел простой и строгий способ писать об исламе, далекий от сложной риторики улемов, переполненной ссылками на традицию и перегруженной комментариями.

Намереваясь развенчать национализм как идеал, Кутб оперировал двумя концептами, придуманными Маудуди: «суверенитетом» («хакимийя») и «поклонением» («убудийя») - самодостаточными и, с точки зрения Кутба, критериями различения ислама и не-ислама, Добра и Зла, Справедливости и Несправедливости.

В исламе один лишь Бог обладает суверенитетом и является единственным объектом поклонения для людей. Единственный справедливый правитель - тот, кто правит в соответствии с откровениями Господа. Но когда суверенитетом обладает «идол» (нация, партия, армия, народ и т. д.) и когда он является объектом поклонения толпы (которым умела прекрасно манипулировать пропаганда авторитарных режимов), тогда воцаряются Зло, Несправедливость, Ложь - анти-ислам, и наконец джахилийя. Будучи наследником традиции «Братьев-мусульман», Кутб трансформировал ее - отчасти вдохновляясь трудами своего пакистанского современника Маудуди, - чтобы сделать из этих идей собственный синтез более воинствующего и радикального свойства.

По Кутбу, джахилийя охватывала весь современный ему мир, включая страны, считавшие себя мусульманскими. Ее следовало уничтожить, как это сделал Пророк Мухаммад, сокрушивший первоначальную джахилийю, чтобы на ее руинах заново построить исламское государство (халифат).

Введение понятия «джахилийя» было отрицанием прежней практики «Братьев», действовавших в гуще общества и не испытывавших глубокой неприязни к монархии, оно также подразумевало, что члены общества более не считались мусульманами. С точки зрения исламской доктрины, речь шла уже об очень серьезном обвинении - такфире. Этот термин, происходящий от слова «куфр» («безбожие»), означает отлучение того, кто является (или считает себя) мусульманином, от общины правоверных - уммы. В глазах тех, кто следует букве исламского закона в его наиболее ригористичной интерпретации, подобный безбожник уже не имеет предусмотренного шариатом права на защиту. Согласно религиозной формуле, «его кровь разрешена».

Такфир - это своего рода приговор, не подлежащий обжалованию. Правоведы-улемы- в принципе единственные, кто правомочен его выносить с соблюдением соответствующих юридических предосторожностей,- всегда старались избегать его использования, так как применяемый не по адресу и без ограничений такфир был чреват разногласиями и смутой в рядах правоверных. Они могли взаимно отлучать друг друга от ислама, уже не соблюдая всех мер предосторожности, и обрекать тем самым умму на погибель. Но Кутб умер, не уточнив своей мысли и, таким образом, оставив открытым вопрос о том, как он понимал джахилийю и такфир с его непредсказуемыми последствиями.

Среди последователей Кутба, обсуждавших его идеи в местах заключения, выделилось три крупных направления. Крайние экстремисты считали, что безбожие царит повсюду, за исключением их небольшого ядра истинных правоверных. Они выносили тотальный такфир, распространяя его даже на своих товарищей по заключению. Другие отлучали от ислама правителей - безбожных постольку, поскольку они правили не в соответствии с повелениями, содержавшимися в священных текстах, - но не распространяли его на массу верующих. Наконец, третьи - в основном это были «Братья-мусульмане», отпущенные на свободу или жившие за пределами Египта, признававшие «верховным наставником» организации преемника аль-Банны, Хасана аль-Худайби (1891-1973), - предложили толковать наиболее спорные места в учении Кутба в аллегорическом духе. Разрыв с обществом, с джахилийей, должен был пониматься в духовном, а не в материальном смысле. Ведь «Братья» считали себя проповедниками, а не судьями: следовало наставлять общество, чтобы помочь ему стать более исламским, а не осуждать его за безбожие. Не менее значимый вклад в концепцию построения исламского государства сделал представитель Индийского субконтинента - Маудуди.

Индийский опыт

И, пока в Каире шли гонения, именно Маудуди (1903–1979) в своих трудах принял эстафету, разрабатывая теории и концепции, которые позволят исламистской идеологии адаптироваться к новым политическим условиям, созданным появлением «нерелигиозных» независимых государств. Он действительно очень рано заложил культурные основы исламского государства, задуманного как антипод «мусульманскому национализму», на базе которого в 1947 году возникнет мусульманский Пакистан.

В еще большей степени, чем арабские исламисты, Маудуди вначале посвящал свою деятельность культуре в широком значении этого понятия. Он занялся развитием письменного языка мусульман Северной Индии - урду, на котором блестяще зарекомендовал себя сначала как журналист, потом как писатель.

Он стал политическим символом пакистанского национализма в его противостоянии с Индией, избравшей хинди. Однако этот национализм находился в двусмысленных отношениях с исламом: его сторонники хотели сделать Пакистан «государством мусульман» Индостана, а не «исламским государством» (подобно тому, как Израиль, возникший вскоре - уже в 1948 году, - мыслился светским сионизмом как «государство евреев», а не «еврейское государство»). Маудуди заведомо враждебно относился к проекту создания «государства мусульман» на ограниченной территории, власть в котором перешла бы в руки националистических элит, и боролся за исламское государство в масштабах всей Индии.

Безбожным он считал всякий национализм, тем более тот, который в своей концепции государства вдохновлялся европейским примером. Кроме того, он питал недоверие к улемам, которым ставил в вину сотрудничество с немусульманским правительством со времен прихода к власти в 1857 году британских колонизаторов. Маудуди проповедовал исламизацию «сверху», усилиями государства, в котором суверенитет осуществлялся бы от имени Бога и которое руководствовалось бы шариатом. Маудуди заявлял, что политика есть «органическая и неотъемлемая часть исламской веры, а «исламское государство», создания которого мусульмане добиваются через политическую деятельность, является панацеей от всех их проблем». Для Маудуди пять традиционных «столпов ислама» (символ веры, молитва, пост в месяц Рамадан, паломничество и милостыня) были всего лишь подготовкой к джихаду- борьбе против творений Господа, узурпировавших Его суверенитет.

Под пером Маудуди религия превращалась в идеологию политической борьбы. Чтобы вести этот джихад, он организовал «авангард исламской революции» в лице основанной им в 1941 году партии - «Джамаат-и ислами», которая обнаруживала много сходных черт с ленинской моделью. Сама же партия брала пример с «авангарда» в лице первых мусульман: сплотившись вокруг Пророка Мухаммада во время хиджры в 622 году, они порвали с идолопоклонниками-мекканцами и отправились в Медину создавать исламское государство. Партия Маудуди выполняла туже функцию.

Вклад Маудуди в становление современного исламизма заключался в том, что он выступил пионером, впервые теоретически оправдавшим культурное размежевание как с «мусульманскими националистами», так и с миром улемов. Вклад Маудуди заключался также в том, что его партия продолжала существовать в период, когда многие арабские исламисты были дезорганизованы репрессиями. В конце 60-х годов именно «перекрестное» влияние Кутба и Маудуди подготовило возникновение в суннитском мусульманском мире исламистского движения, заявившего о себе в следующем десятилетии.

Согласно Маудуди, исламское государство - единственное спасение для мусульман, оказавшихся в опасности. Но этот лозунг культурного размежевания не побуждал к социальной революции. Он призывал к политическому участию «Джамаат-и ислами» в деятельности государственных институтов Пакистана. Разрыв исламистского авангарда с обществом не выливался в диссидентство, повстанческую борьбу, организацию партизанских отрядов. Наоборот, Сайид Кутб, заимствовав у Маудуди понятие исламского государства, намечал гораздо более решительную программу действий. Авангарду предстояло уничтожить безбожное государство, полностью порвать с ним, не идти ни на какие компромиссы с политической системой, от которой ему нечего было ждать. Кутб заложил основы революционной концепции взятия власти, которая отсутствовала у Маудуди и которая обретет многочисленных сторонников среди радикально настроенной молодежи. Но ни тот, ни другой не вкладывали в свои тезисы ясного социального содержания: конечно, Кутб изображал ислам (каким он его себе представлял) как само воплощение социальной справедливости, но он не выступал открыто как представитель «обездоленных» - в противоположность шиитским революционерам. Для него главный фронт борьбы в обществе проходил между исламом и джахилийей, но ничто в его высказываниях не позволяло вывести отсюда противоречие между «угнетенными» и «угнетателями» - между «обездоленными» и «надменными», - как это сделает иранская революция.

Иранский опыт

Между тем и Маудуди, и Кутб, не имевшие чисто религиозного образования, за свои идеи подвергались нападкам со стороны улемов, в адрес которых они не скупились на критику.

Напротив, в Иране в начале десятилетия сам священнослужитель в лице Хомейни проповедовал стратегию разрыва с существовавшим порядком. Он мог мобилизовать группы сторонников и последователей гораздо лучше, чем на это были способны интеллектуалы современной формации. Всё это явится одной из причин успеха исламской революции в Иране, не имевшей аналогов в суннитском арабском мире. В 60-е годы, пока Кутб находился в заключении, а потом окончил свои дни на виселице, зарождавшийся иранский исламизм вращался вокруг двух полюсов.

Самой яркой в интеллектуальном плане фигурой среди этой воинствующей исламистской молодежи являлся Али Шариати (1933–1977). Выходец из религиозной семьи, он отправился получать высшее образование в Париж, где встречался с участниками борьбы за независимость Алжира. Он привнесет в шиизм идеалы, которые найдут отклик в сердцах левых интеллектуалов и революционеров стран «третьего мира» - от Сартра до Гевары и Франца Фанона. С этой целью Шариати перетолковывал религиозную доктрину, оспаривая у духовенства, реакционного в его глазах, право на ее интерпретацию. Одним из доктринальных стержней шиизма являлась традиция отмечать память мученической гибели имама Хусейна - сына Али, четвертого халифа ислама и внука Пророка.

Многие века духовенство рассматривало эту памятную дату как символ отрешенности от мира, особенно от власти и политики, которые считались чем-то дурным и грязным. Тем более, что, согласно представлениям большинства шиитов, 12-й имам, Мухаммад аль-Махди, потомок Али, исчез в 874 году, чтобы вернуться к концу времен. В течение его «сокрытия» мир будет наполнен мраком и беззаконием и вновь обретет свет и справедливость только с приходом Махди («мессии»). В политическом плане это толкование имело своим следствием «квиетистскую» позицию: правоверные считали власть дурной, но проявляли к ней внешнюю лояльность, именуемую такийя, не восставая против нее. Их благоговение и их сердца принадлежали духовенству, организованному на основе иерархии во главе с великими толкователями священных текстов, финансовая независимость которых была гарантирована занятом - шариатским налогом, уплачиваемым правоверными.

Это политико-религиозное равновесие, замешанное на мессианских ожиданиях, «ритмизированное» днями траура и поминовением мучеников-имамов, стало мишенью нападок Шариати, поскольку оно примирялось с несправедливой властью здесь, на земле, в ожидании вознаграждения в будущей жизни и прихода Махди. Но в то время, как его, Шариати, друзья-марксисты отвергали систему в целом, считая ее опиумом для народа, он ограничивался критикой реакционного духовенства, считая неправильным толкование последним шиитской доктрины, которая, по его мнению, не должна была сводиться лишь к самобичеванию, квиетизму и ожиданию мессии, но подразумевала продолжение борьбы Али и Хусейна против несправедливой власти. Хватит оплакивать их судьбу: нужно по их примеру взяться за оружие, восстав против сегодняшнего деспотичного правителя - шаха, подобно тому как Али и Хусейн выступили в свое время против суннитских монархов-узурпаторов.

Это напоминало тезис Кутба, призывавшего своих последователей повторить деяние Пророка Мухаммада- сокрушить безбожное государство так же, как Мухаммад разгромил поклонявшуюся идолам Мекку. В обоих случаях имела место претензия на возврат к «фундаментальной миссии» религии.

В отличие от Кутба, который выражал свои мысли языком, построенным в основном на исламской доктрине, в работах и высказываниях Шариати чувствовалось влияние марксизма, в частности теории классовой борьбы. Он не стеснялся заменять традиционную формулу, открывающую любое выступление набожного мусульманина, - «Во имя Бога милостивого, милосердного» - словами «Во имя Бога обездоленных», кощунственными для традиционных кругов.

И в то же время исламские формулы самого Шариати вылились в причудливую смесь. Как таковая она была неубедительна для масс, которые он мечтал поднять на борьбу. В период своего наибольшего влияния его взгляды находили отражение в деятельности иранских исламо-марксистских движений, в частности «Моджахедов народа», которые вели вооруженную борьбу против шахского режима. Да и сам Шариати, при всем успехе своих лекций, так и остался, в общем-то одиноким интеллектуалом. Он умер в эмиграции в Лондоне в 1977 году, незадолго до начала революционного процесса, и его смерть не вызвала почти никакой реакции.

Хомейни родился в 1902 году, за год до рождения Маудуди и на четыре года раньше Кутба. В 1962 году он возглавил небольшую группу высшего шиитского духовенства, которая, вопреки квиетистской позиции большинства священнослужителей, вступила на путь диссидентства по отношению к династии Пехлеви.

Джихадистский интернационал

В 1927 году - за год до создания организации «Братья-мусульмане» в Египте и за два года до выхода в свет первой книги Маудуди - в Индии заявило о себе течение, которое к концу XX века станет самым значимым из движений реисламизации в масштабах всего мира: «Таблиги джамаат» (сокращенно - «Таблиг»), «Общество по распространению веры».

Оно претендовало на то, чтобы держаться в стороне от политики. Поначалу его зачинатель, Мухаммад Ильяс Кандехлеви (1885-1944), ставил целью с помощью интенсивной религиозной практики вернуть к вере «заблудших» индийских мусульман, подпавших под влияние господствовавшего культурного индусского окружения и сохранивших от своей принадлежности к исламу лишь размытое о том представление. С этой целью он проповедовал буквальное и скрупулезное следование примеру Пророка Мухаммада как совершенного воплощения исламских добродетелей.

«Таблиг» стоял в оппозиции как к традиционному исламу братств и мистиков (он осуждал как идолопоклонство культ могил, часто присущий народной религиозности), так и к «политизации» ислама в духе Маудуди, Кутба, Хомейни и их преемников.

Прорыв на политическую сцену «Ат-Такфир ва ль-хиджра» свидетельствовал о том, что исламистское движение состояло не только из «умеренных», обласканных тогда режимом, и что последние не сумели привлечь на свою сторону радикальную прослойку, которая в последующие годы будет численно расти, скатываясь к терроризму. Это течение зародилось в конце 60-х годов в насеровских лагерях среди студентов, арестованных во время массовых облав 1965 года. Его лидером стал молодой агроном Шукри Мустафа, развивший идеи Кутба, казненного в 1966 году.

По Шукри, если современный мир есть не что иное, как джахилийя, то есть неисламское общество, это значит, что в нем нет истинных мусульман, кроме его последователей.

Интерпретируя священные тексты на свой лад, в качестве просветленного, Шукри выносил такфир: он объявлял кяфиром («неверным», «не-мусульманином») всякого, кто не являлся его сторонником. А согласно исламскому вероучению, кяфира можно приговаривать к смерти. Затем, перетолковывая идеи Кутба, проповедовавшего «отделение» от джахилийи (без уточнения, идет ли речь о простой умственной абстракции или полном разрыве), Шукри изолировал своих приверженцев от безбожного мира. Он расселял их в пещерах Верхнего Египта или в коммунальных квартирах. Таким образом, Шукри стремился буквально копировать Пророка, который совершил свою хиджру - основополагающий для истории ислама радикальный поступок, - в поисках пристанища из языческой Мекки, где он рисковал жизнью, в Медину.

Из этих мест внутренней ссылки Шукри рассчитывал однажды, когда его группа достаточно окрепнет, отправиться на завоевание Египта, уничтожить джахилийю и установить господство истинного ислама- подобно тому, как в свое время Пророк завоевал Мекку, вернувшись туда победителем через восемь лет после бегства из города.

Наиболее политизированные деятели объединялись в группировки, одна из таких - «Джихад». Ее теоретиком стал молодой инженер-электрик Абдессалам Фарадж. Теоретические взгляды Фараджа были изложены в небольшой работе, опубликованной под заголовком «Аль-Фарида аль-гаиба» («Сокровенный долг» или «Неисполненная обязанность»).

В ней говорилось, что в обязанности улемов входит объявление джихада любому правителю, не придерживающемуся норм ислама (даже если сам он считает себя мусульманином). Из работы следовало, что духовенство совершило измену. И это давало ему, Фараджу, инженеру-электрику по специальности, воспитанному на трудах Ибн Таймийи, коего он цитировал по изданию, распространявшемуся большими тиражами Саудовской Аравией, самому объявить джихад Садату - «отступнику ислама, кормящемуся подачками со стола империализма и сионизма».

Написанный накануне убийства президента, этот текст, отвечавший духу Кутба, свидетельствовал о внутреннем расколе в среде исламистской интеллигенции, который станет неодолимым препятствием для развития всего египетского исламистского движения. Помимо осуждения «безбожной» власти, призыва к ее насильственному свержению и осуждения предательства улемов, Фарадж развернул беспощадную критику «умеренного» крыла движения.
Согласно Фараджу, «Братья-мусульмане», культивируя легальную оппозицию системе, недооценили ее глубоко безбожного характера и своим участием в ней только способствовали ее укреплению.

Движимые стремлением основать исламское государство, Фарадж и его сообщники пошли на силовую акцию - 6 октября 1981 года они убили Садата во время военного парада по случаю годовщины форсирования Суэцкого канала.

Тысяча девятьсот восемьдесят девятый год явился апогеем исламистской экспансии. Это произошло через 20 лет после того, как идеи Кутба, Маудуди и Хомейни стали подхватываться студентами и молодой интеллигенцией. Учение основоположников исламизма встретило вначале благожелательный отклик в среде новых поколений неимущей городской молодежи, а затем и в кругах религиозной буржуазии. Десятилетие, открывшееся иранской революцией и прошедшее под знаком Хомейни, заканчивалось полным триумфом, предвещавшим, казалось бы, новые победы: в 1989 году, с уходом из жизни Хомейни, буря, вызванная во всем мире его предсмертной фетвой, свидетельствовала о том, что мобилизационная способность исламизма не понесла никакого урона. 6

Уже в конце 90-х гг. видный теоретик и лидер «Аль-Джихада» Айаман аз-Завахири выдвинул идею глобального джихада, в первую очередь, с «дальним врагом» - альянсом мирового куфра. Под ним он подразумевает, прежде всего, страны Запада, в первую очередь США и Израиль.

По его мнению, джихад с «дальним врагом» нельзя откладывать, поскольку альянс евреев и крестоносцев не дает ни времени, ни шансов нанести поражение «внутреннему врагу». Поэтому аз-Завахири предлагает перенести войну за пределы исламского мира на территорию врага. В частности, он высказывался за то, чтобы вывести успешный джихад за освобождение мусульман из пределов Афганистана и Чечни и перенести его с окраин исламского мира в его самое сердце. Однако, данная тактика противоречила фундаментальным канонам джихада, основанном на священном писании. 7

Большой популярностью среди современных исламских радикалов пользуются и работы Ибн Таймия и Муххамеда ибн Абд аль Ваххаба, выступавших против введения в ислам каких-либо новшеств (бида). По их мнению, справедливое мусульманское правление должно заключаться в точном следовании «божественному установлению», зафиксированному в Коране и Сунне, то есть в источниках, которые сформировались в период средневековья.

Некоторые исследователи склонны считать, что идеи, выдвинутые классиками исламского экстремизма, не отличаются новизной и оригинальностью, проводя параллели с идеологией большевиков. Еще одна особенность исламских экстремистских организаций - разветвленная международная сеть. Используя идеологию исламизма - массового (в некоторых странах) политического движения, стремящегося поставить процесс общественного развития в соответствие с нормами и догмами ислама, международные исламские экстремистские организации пытаются выйти на международную арену.

Объектом устремлений этих сил с недавних пор стали и мусульманские регионы бывшего Советского Союза. В России, в Дагестане, с проявлениями исламского радикализма светские власти столкнулись в конце 80-х. Тогда же все и услышали о «политизации ислама». Вспоминаются слова основателя Национального Исламского Движения Афганистана (НИДА) шейха Мухаммеда Насима Махди, сказанные корреспонденту «Независимой газеты»: - «Ислам - политическая религия… Многие говорят, что политика должна быть отделена от религии. Для ислама это означает то же, что рассечение его мечом на несколько частей. Неполитический ислам - мертв и неподвижен». 8

В тоже время ислам, если рассматривать его идеологическую составляющую, в своей основе - это всеобъемлющий призыв освободить человека от служения себе подобным. Ислам коренится в стремлении к идеалу: уничтожению всех систем правления, которые утверждают гегемонию одних людей над другими и принуждают одних к служению другим. Освободив человека от этого политического гнета, он предлагает ему постичь суть своего учения, способного прояснить человеческий разум и душу. Какая бы система правления ни воцарилась в мире, она должна быть основана на поклонении Богу, а повседневные законы должны быть освящены Божественным авторитетом. Религия - гораздо более глубокое понятие, чем вера. Религия подразумевает систему и образ жизни, включающие в себя все многообразие человеческого бытия. В исламе такая система целиком зиждется на вере. Но ее рамки намного шире. 9

«Таким образом, эта борьба - не временное состояние, а вечная и постоянная война. Она - естественное следствие непреходящего постулата о невозможности сосуществования на земле Правды и Лжи. Где бы в мире ислам ни старался утвердить систему, основанную на господстве Божьем, когда бы он ни начинал свое движение, направленное на освобождение человека из оков служения себе подобным, узурпаторы власти Божьей яростно восставали против него, стремясь любой ценой избавиться от его присутствия. Но и ислам всегда был на страже, готовый искоренить эти враждебные поползновения и вырвать человечество из сетей власти тагутов. Борьба Правды и Лжи, Света и Тьмы идет от начала времен, и несущий свободу бурный поток джихада не остановится до тех пор, пока не сметет все сатанинские силы, и религия в чистоте своей не будет всецело посвящена одному Богу. 10

Спорные хадисы

«Джихад в исламе, пишет египетский исламистский теоретик умеренного направления аль-Ашмави, полностью определяется хадисом Пророка, обратившегося к верующим после битвы при Бадре, в которой они одержали победу: «Мы вернулись с Малого джихада - к Великому джихаду». Однако достоверность приведенного аль-Ашмави хадиса ставится под сомнение не только мусульманскими теологами, но и большинством зарубежных и российских ученых-востоковедов в силу сомнительности его происхождения и противоречия с другими признанными хадисами пророка. Ультра-радикалами этот хадис и вовсе игнорируется. Они не только не приемлют деление джихада на «большой» и «малый», но и категорически отрицают его оборонительный характер. 11

Выше уже упомянутый хадис Пророка Мухаммада, по мнению современных идеологов джихадизма является «слабым», из чего делается вывод, что в исламе нет никакого разделения на «малый» и «больной» джихад, «а есть один джихад, который представляет собой военные действия против неверных – кафиров». Средневековый богослов Ибн Таймия в своей книге «Разница между сторонниками ар-Рахмана и сторонниками шайтана» по этому поводу пишет следующее:

«Что же касается хадиса, который некоторые передают то, что Посланник Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, сказал в газауате Табук: «Мы вернулись с маленького джихада к большому», то у него нет никакой основы и никто из знающих слова и дела Посланника Аллаха не передал его. И Джихад с неверными самый великий джихад, лучший из дел, более того он самое лучшее из дополнительных дел, которые может делать человек. 12

Причину «появления» данного хадиса Ибн Таймийя объясняет следующим образом:
«Да, именно из-за разделения джихада на большой и малый, мусульмане уклонились от джихада и до сих пор сидят униженные и оскорбленные. Они возомнили, что джихад против кафиров – малый джихад, а большой джихад – это джихад с нафсом и с шайтаном. Враги не безрассудны, они хорошо понимают, что пока человек живет и потребляет рызк, ни шайтан, ни нафс не оставят его в покое. И дали ему занятие, которое всю жизнь будет отвлекать его от джихада. Зная, как велика любовь мусульман к посланнику Господа, Мухаммаду, они измыслили лживый хадис».

Одного из передатчиком данного хадиса, богословы - сторонники салафийи, заочно обвиняют во лжи: «…относительно этого Яхъйи ибн ‘Аля делаются серьезные высказывания, Хафиз ибн Хаджар Аль Аскалани говорит о Яхъйе ибн ‘Аля, что он обвинялся в выдумывании хадисов. Также аз-Захаби говорит в книге «Мизануль и ‘тидаль», что Яхъйя ибн ‘Аля подозревается в выдумывании хадисов. Имам Ахмад назвал его лжецом».

Хотя и признает его существование только несколько в другом виде: «Вы вернулись с очень благого дела и с малого джихада вступили в большой». Они спросили: «А что такое большой джихад, о посланник Аллаха?». В это время посланник Аллаха, (мир ему и благословение Аллаха), ответил: «Это джихад раба со своим нафсом (страстями)». 13

Что касается «большого» джихада со своим нафсом, то «нафс наущает муджахиду спастись бегством, или не подавать милостыню ради Аллаха. И делая джихад против кафиров, он одновременно делает джихад со своим нафсом. В понимании Ибрахима муджахид делая джихад против кафиров, совершает и малый и большой джихад одновременно. И из-за того, что иногда муджахид в себе объединяет оба вида джихада, он называет это «большим джихадом». В таком смысле и понимании это еще допустимо. Но тот, кто отдаляется от людей в молельню, не совершает вообще никакого джихада, ни малого, ни большого. Наоборот, он на самом деле последовал страстям своего нафса». 14

В свою очередь, в одной из своих лекций Маудуди, обращаясь к молодежной аудитории, не рекомендовал в целях достижения стоящих перед исламским обществом задач осуществлять свою деятельность по типу подпольных группировок и призывал исключить применение насилия и оружия для изменения существующего строя. Насильственный метод характеризуется им как поспешный и малоперспективный, хотя он, казалось бы, и подразумевает достижение цели кратчайшим путем. Сторонников вооруженного переворота Маудуди сравнивает с теми, кто, достигнув цели, входит в дом через двери, и скоро покидают его из окон. 15

Сирийский ученый Мухаммад Са"ид Рамадан ал-Бути, развивая тезис о несиловом пути в построении исламского общества, напоминает, что установление в стране исламского строя и развитие основ исламской государственности должно происходить не иначе как по воле Всевышнего. Для этого необходимо, во-первых, чтобы требования ислама выполнялись самими людьми, стремящимися к построению исламского общества, затем - их родственниками и детьми, во-вторых, теми, кто к ним стремится, и, в третьих, всем им следует многократно поминать Господа, всецело уповать на Его волю и просить господней помощи. Практика, основанная на этих принципах, считает ал-Бути, сама собой исключает возможность применения силы для того, чтобы изменить существующую ситуацию. 16

Применительно к ситуации, которая существует на Северном Кавказе, в частности в Дагестане, то салафитским подпольем в республике избрана тактика направленная «на защиту мирного гражданского населения от произвола, несправедливости и тирании так называемых «дагестанских властей» и их силовых структур». 17